— Будьте суровы со мной, — взмолилась она. — Я ваша. Я принадлежу вам. Я — рабыня!
Некоторые женщины могут какое-то время сопротивляться своему господину, но разве есть такие женщины, что смогли бы долго сопротивляться не только его желанию, но и своему собственному, обращенному против неё, желанием владельца? Каким роскошным союзником становится женщина в её же собственном покорении! Разве она не должна использоваться чаще? Кроме того, когда женщина сама поспособствовала своему собственному завоеванию, у её поражения, вызванного её же собственным желанием, будет особая терпимость, особое, саморазоблачительное значение для неё самой. Она, потерпев такое поражение, по своему собственному желанию признаёт себя рабыней. Такое понимание и признание, сделанное открыто, часто становятся рубежом для женщины между эгоизмом, враждебностью неудовлетворённостью и восторгом и наслаждением.
— Кто кого покорил? — усмехнулся я.
— Вы покорили меня, полностью, Господин, — задыхаясь ответила она. — Я — рабыня. Я — только ваша.
— Строго говоря, Ты принадлежишь Кувигнаке. Ты лишь находишься в моём пользовании, — уточнил я.
— Да, Господин, — всхлипнула она.
— Ты — только его, в данный конкретный момент, — добавил я. — Но если он захочет передать тебя, или продать, тогда Ты будешь принадлежать кому-то другому.
— Вам, — заплакала рабыня. — Только — Вам!
— Любому, — безжалостно сказал я.
— Да, Господин, — опустила она голову, и зарыдала.
— Почему?
— Поскольку я — рабыня, всего лишь рабыня, — проговорила она, глотая слёзы.
— Правильно.
— Да, мой Господин.
— Тихо! — шикнул я на неё. — Слышишь?! — спросил я, но она, закрыв глаза, лишь прижималась ко мне.
Я расслышал два крика пересмешника.
— Ты что, не слышишь? — спросил я, пытаясь выбраться из её объятий.
— Это — пересмешник, — прошептала она. — Всего лишь пересмешник.
Она застонала, отброшенная моим толчком. Я лизнул губы и сморщился, вкус корня сипа, попавший из её рта, всё ещё ощущался. Это было горько.
— Господин! — протянула она ко мне свою руку.
Я привстал в яме, и выглянул в большее из двух отверстий в потолке ловушки. Мы снова явственно услышали два крика пересмешника, на этот раз более настойчивых. Теперь я уже стоял в яме, просунув в отверстие голову по самые плечи.
— Господин, — позвала Мира.
— Это не пересмешник, — отметил я, приседая и прячась в яме.
Я подёргал в кожаную верёвку, соединяющую её правую ногу со сковывающим бревном. Она была достаточно прочной. Тогда схватив рабыню, левой рукой за волосы, а правой руку за верёвки её ошейника, я подтянул её себе.
— Господин! — вскрикнула она от неожиданности и боли, но я уже выталкивал её через входное отверстие.
— Ты видишь? — потребовал я ответа.
— Да — ответила она через мгновение. — Оно очень высоко.
— Оно кружит?
— Трудно сказать. Возможно, что это так.
— Хорошо, — сказал я. — Значит, скорее всего, охотится.
Неторопливое, высотное охотничье кружение нашей добычи иногда может достигать нескольких пасангов в диаметре.
— Тебя он видит? — поинтересовался я.
— Я так не думаю, — ответила она, понаблюдав немного.
— Подвигайся немного, походи вокруг, — приказал я, и отметил, что кожаная привязь потянулась из ямы.
Дальнозоркость объекта нашей охоты была действительно превосходной. Особенно хорошо он обнаруживает движение. Утверждают, что он, с расстояния двух пасангов, может увидеть урта, перебегающего открытое пространство. Говорят, что он может обнаружить движение травы, не соответствующее направлению и скорости ветра, с расстояния одного пасанга. Я был уверен, что мы можем положиться на его зрение.
— Он кружится, — сообщила Мира.
— Он заметил тебя?
— Теперь, — послышался её испуганный вскрик. — Теперь я думаю, что он видит меня.
— Не упускай его из виду, — велел я, — Не показывай, что заметила его, но не теряй его. Твоя жизнь может зависеть от этого. Точно помни, расположение входа.
— Я хорошо знаю, где он, Господин, — ответила она. — Не беспокойтесь.
— Ты должна держаться поближе к входу, — напомнил я. — Ты понимаешь это?
— Да, Господин, да! — азартно отозвалась девушка.
Нашей намеченной добыче нельзя было дать много времени на раздумья.
— Он видит меня! — крикнула она.
— Хорошо! — обрадовался я. — Не давай ему знать, что заметила его.
— Он приближается! — вскрикнула он. — Он очень быстро приближается!
— Делай вид, что не замечаешь его, — напомнил я.
— Я боюсь! — взвизгнула она.
— Дыши глубоко, — скомандовал я. — Сохраняй тело готовым, немного напряжённым, но не закрепощённым.
— Он приближается очень стремительно.
— Не теряйте его из виду. Держи его в поле зрения, так же как и вход в яму.
— Я боюсь! А-а-а! — закричала рабыня.
Внезапно остаток привязи, дёрнулся, вылетел из ямы, и через мгновение туго натянулся. Я услышал её крик полный страданья. Я протолкнул голову и плечи из ямы и увидел её, лежащую на животе, в траве, дёргающую привязанной правой ногой. Запаниковав, она попыталась убежать.
Я выскочил из ямы, крича и ругаясь, и размахивая руками. Дичь, пораженная моим неожиданным появлением, повернула в сторону, пронеслась в нескольких шагах от меня, загородив своей огромной тенью от солнца. Но мгновением позже солнце вновь засверкало на летней траве, ещё колышущейся от порыва ветра вызванного пролётом нашей несостоявшейся добычи. Моё разом вспотевшее лицо почувствовало холод этого ветра.
— На ноги, — зло приказал я.
Она встала, с трудом держась на дрожащих ногах. Я тем временем вглядывался в тёмную удаляющуюся фигуру, чётко очерченную на фоне ясного дневного неба.
— Я чуть не погибла, — наконец, заикаясь, смогла выговорить она.
— Ты упустила нашу добычу, — глядя на ней, со злостью обвинил я.
— Он меня чуть не убил, — тяжело дыша, вытолкнула она из себя слова оправданий.
— Ты — всего лишь ничего не стоящая, глупая и бесполезная рабыня, из-за которой, мы остались без добычи, — заорал я не неё.
— Простите меня, Господин, — опустила она голову.
— В яму, рабыня, и чтоб была там, через мгновение! — приказал я.
— Да, Господин, — сказала она, ныряя в тёмный зев лаза.
Я последовал за нею. Она уже стояла на коленях, склонив голову, у дальней стены, неподалёку от большего смотрового отверстия, её плечи ещё вздрагивали от пережитого потрясения.
— Простите меня, Господин, — прошептала она.
