с концами, разумеется, но ради уменьшения вероятности… осложнений.
— Не переживайте, пан Маллой, — бледные пальцы княгини как бы невзначай прошлись по посоху. — Осложнения не возникнут.
Закончив таким образом разговор, Дарк попытался вернуться к мыслям о предстоящей свадьбе. Броня всё так же задерживалась, очевидно, не сумев проснуться от попыток растрепать её. Это определённо задерживало церемонию, хотя знать не была против. Даже после эпатажного выступления жениха настроение собравшихся не изменилось. Кто-то был слишком глуп, чтобы воспринять его слова всерьёз, а те, кто были достаточно умны, понимали, что паника не поможет. Потому праздные беседы так и не затихли, и даже тень заботы не опустилась на лица дворян.
Что же, тем больше у него было времени подумать о предстоящих сегодня событиях. Нет, не бою с Перловкой — он и так не выходил из его головы последние недели, а о… Том, чем должна была быть сегодняшняя свадьба. Его реализация, как человека, как дворянина, как мужчины. Женитьба на богине. Как известно, лето было порой жизни, осень — увядания, а зима — смерти. И так уж вышло, что Лешая собралась переродиться в самое подходящее время — весной. Символизм лился изо всех щелей, помогая Дарку одним своим наличием. Ведь если сама природа велела в эти дни начинать новую жизнь, то кто была Перловка с ней в сравнении, чтобы диктовать собственные условия?
Но пока что условия диктовала исключительно Лешая — своим отсутствием. Конечно, её опоздание не отменит церемонию, в конце концов, «убить» её ритуальным клинком можно было и во сне, но Дарку казалось это… Неправильным. Ведь символизм должен быть обоюдным. А как можно прочувствовать его, если ты пребываешь в забытьи? Как можешь переродиться, если не имеешь на это желания? Именно поэтому сын дома Маллой всё же рассчитывал, что если Броня таки прикатит сюда на лимузине, то сделает это в полном здравии. Но пока она задерживается… Придётся пожертвовать Гало.
— Так, я не понял, — «номер один» нашёл «номера три» у одной из колонн, стоящего в отдалении от собрания, как недавно делал сам Дарк. — Ты где гирос нашёл, чертяка? К столам нельзя притрагиваться до окончания церемоний!
Мегатериум виновато посмотрел на остатки лепёшки и проглотил ту её часть, что активно пережевывал всё это время. Его карии глаза обратились к Дарку.
— Дак это… Нервы же. Свадьба, как бы, первая, — было достаточно забавно наблюдать за этой машиной, которая перед лицом женитьбы превратилась в обычного волнующегося человека. — Ну я сказал заехать перед этим в кафешку… Ну и вот.
Гало показал другу остатки гироса, будто бы до сего момента они были невидимы. Дарк потёр переносицу пальцем:
— А где ты их всё это время хранил?
— Как где? В карманах.
Дарк не хотел это видеть, но «номер три» чуть оттопырил ткань плотного костюма, из-за чего сдобная поверхность лепёшки показалась миру. Некромагу осталось только выругаться и, пожалуй, впечатлиться непосредственностью друга, который использовал дорогие одежды в качестве средства для переноски пищи. Тем более, что в свадебных костюмах по традиции карманы должны были быть зашиты.
— Тогда быстро доедай второй гирос и готовься к церемонии! Пока Броня не очухалась, будете забивать эфир.
Дарк уже было хлопнул «номера три» по спине, но его рука не дошла лишь несколько сантиметров до тела мегатериума. Всё потому что он увидел, как плеча Гало коснулась снежинка.
3.
И вот, мама лежала перед ней, совсем бездыханная. Будто мёртвая, едва ли разницу можно было понять со стороны, сколько бы информации не пытались передать ползающие по Лешей мухи. Поэтому единственное, что могла делать Чапыжка — стоять в сторонке, прижимая к груди плюшевого енота, пока тёти Ёлко и Сепия пытались ещё что-то сделать.
— У неё макияж сам счищается, — воскликнула ёжик, подняв обе руки в воздух и признавая своё поражение через отпускание палочки, которая звонко шлепнулась на пол. — Бесполезно!
— Броне он и не нужен, — мирно проговорила леди дома Маллой и в очередной раз прошлась расчёской по тёмным волосам невестки. — Богиня хаоса и без него прекрасна.
Лестные речи подходили Лешей и облику, что она приняла. Платье, в которую нарядили Броню камеристки, почти не соответствовало мрачной некромагии. Модельеры хотели отразить «древесную» сущность богини, и вышло у них это с блеском. Тёмно-зеленая ткань каскадами свисала в стороны, но ничуть не скрывала тонкую талию, перетянутую корсетом, стилизованным под кору. Декольте же выглядело скромно, но отвечало своей сути, оголяя ровно ту часть груди, в которую необходимо было воткнуть животворящий-смертоубийственный кинжал. Разумеется, это фактурное чудо сопровождалось прелестной вышивкой, напоминающей корни, а плечи были слегка распушены в неком подобии листвы.
И, пусть богиня и лежала в это время на кровати, она всё ещё сохраняла величие своего образа, словно спящая красавица, право на власть которой признавалось всеми. Но как бы ни выглядела мама… Чапыжка чувствовала это беспокойство, сосущее ощущение под ложечкой, что что-то не так. Что-то идёт не так, пойдёт не так, или уже давно пошло не так. Ей хотелось хоть как-то помочь, повлиять на ситуацию, отплатить Лешей хотя бы каплей добра, которую она от неё получила… Но не имела ни единого понятия, как это сделать. Ведь ей даже запретили посещать церемонию — и далеко не из-за мух, нет. Богиня прекрасно понимала, какой опасности подвергает всех, кто будет находиться на свадьбе, и если у неё и была возможность не подвергать риску хоть кого-нибудь из близких людей — то были её бесценные дочери. Чапыжка не сомневалась, что бесценные.
— Ладно, — кивнула тётя Ёлко и нагнулась, чтобы подобрать выроненную палочку. — Последняя деталь — украшение.
— Я попросила семью Глашек найти что-нибудь ценное из своих запасов…
Сепия Маллой открыла скромную шкатулку, после чего запустила в неё руку. В слабый свет люстры попала брошь с красивым изумрудным камнем. Ну, как «красивым»? Разумеется, ничего из бижутерии семьи Глашек не могло сравниться с богатством рода Маллоев. На каждую такую брошь у них нашлось бы по сундуку драгоценностей несколькими порядками красивее, чище и благороднее, но ведь суть была не в этом. Украшение должно было представлять символическую ценность, а не материальную, потому подойти могло что угодно — хоть плохенький изумруд, хоть кривенькое ожерелье, хоть…
— Стойте! — вдруг воскликнула Чапыжка и подорвалась к троице. Обе тёти тут же замерли и повернулись на девочку. — Мама говорила, что это — самая ценная вещь в её жизни!
Две пары глаз уставились на облезлого енота в вытянутых Вельзевулой руках. На лице Ёлко тут же заиграл скепсис, она
