— А что? Почему бы и нет? Красивая, умная девушка. К тому же — свободная.
— А иди ты… — сердито сказал Грэм.
Гата рассмеялась.
— Так забавно смотреть, как ты злишься! Не обижайся, Грэм, я просто шучу. Слушай! Я вот подумала… Может, мне поехать с тобой?
— Зачем?
— Ну, вдруг тебе помощь понадобится…
— Какая еще помощь?
— Мало ли… Грэм, ну не могу я тут оставаться больше!
— Так бы и говорила сразу, — невесело усмехнулся Грэм.
— Так можно?
— Если тебе хочется…
— Отлично! — Гата сразу расцвела и вдруг вскочила. — Побегу собирать вещи!
Роджер проводил ее удивленно-насмешливым взглядом и сказал:
— Твоя сестричка тебя любит.
— Думаю, дело здесь не только и не столько во мне…
— А в ком же?
Грэм не ответил. Если Роджер, занятый по уши своими личными проблемами с Илис, не замечает адресованных ему взглядов Гаты, тем лучше для последней.
Вечером Грэм хотел еще поговорить с Илис, спросить, не из-за ночного ли разговора Роджер пребывает в мрачном расположении духа, и если из-за него — то о чем шла речь. Но ему не удалось остаться с девушкой наедине, даже когда закончился ужин: сначала все просто сидели на кухне, наслаждаясь теплом и уютом; а потом, когда Илис поднялась к себе, Роджер последовал за ней. Отзывать Илис специально для разговора Грэму не хотелось, а ждать, пока она соберется спать и прогонит Роджера, было слишком долго. Грэма не настолько сильно мучило любопытство, чтобы сидеть полночи и ждать, пока эта парочка соизволит расстаться.
Он провел еще одну одинокую и беспокойную ночь, на сей раз в своей комнате, поскольку разыгралась непогода. Он устал после бессонной ночи и длинной дневной дороги, но заснуть не мог и полночи ворочался в своей просторной, роскошной кровати. Поняв, что уснуть не удастся, он встал и, походив немного по комнате в каком-то беспокойстве, устроился на широком подоконнике, отодвинув в сторону тяжелые занавеси, и устремил взгляд в парк, временами освещаемый луной. Так и просидел почти до рассвета, снедаемый беспокойными, но неопределенными мыслями, и лишь под утро ненадолго задремал.
6
В путь тронулись рано утром, ни с кем не прощаясь.
Судя по всему, ночь выдалась бессонной не только для Грэма, но и для Роджера и Илис. Девушка, обычно веселая и свежая по утрам, позевывала, мало разговаривала и вообще клевала носом, а у Роджера глаза были покрасневшие, а вид — не слишком бодрый. Но и не такой мрачный, как вчера. Бодрее всех выглядела Гата Ее, казалось, ничто не беспокоило и не волновало, и она была очень довольна, что уезжает из опостылевшего дома.
Тайлин находился довольно далеко от поместья Ваандерхелм, где жила вдовая княгиня с дочерьми, зятем и внуками, и путь до него занял почти два дня: путники жалели лошадей и ехали не слишком быстро. Переночевать пришлось в поле, чему Гата была безумно рада. Нечасто ей приходилось путешествовать, тем более вот так, без удобств, и для нее это было необычным приключением. Отдохнуть как следует не удалось: спать на земле, с которой только что сошел снег, было слишком холодно. Грэм, не спавший третью ночь, на утро почувствовал себя совсем разбитым.
К усадьбе подъехали уже к вечеру. К дому, белевшему в сумерках, вела широкая аллея, обсаженная по обеим сторонам высокими кряжистыми деревьями. Дом нисколько не походил на замок Ваандерхелм. Он был гораздо меньше, имел всего два этажа и никаких архитектурных излишеств вроде башенок. Грэму он понравился даже больше, чем княжеский замок. Вокруг дома расстилались обширные поля, окаймленные по краям лесом, а у самого крыльца росло несколько огромных дубов.
Никаких осложнений при вселении в дом не возникло. Управляющий, живущий тут же и вышедший встречать поздних гостей, хорошо знал Гату и с легкостью поверил ей на слово, когда она представила Грэма своим братом. Он, правда, никогда не слышал, что у князя Моргана Соло есть сын (его наняли уже после пропажи молодого княжича), но не стал спорить. А письмо от господина Клайсса развеяло его последние сомнения, если таковые вообще были. Управляющий позвал экономку и велел ей приготовить для приехавших гостей (или хозяев) комнаты, а сам выразил готовность завтра с утра ввести нового хозяина в курс дела. Грэм поблагодарил и, как только комната была готова, сразу же лег спать. Он очень устал, и в эту ночь ему, наконец, удалось уснуть.
Утром собрались за завтраком в маленькой, но очень уютной столовой. Грэм отметил, что все выглядят гораздо оживленнее, чем несколькими днями раньше. Ему и самому было спокойнее и уютнее здесь, где никто не смотрел на него, как на мерзкую и опасную тварь.
Гата рассказала, что слуг в доме немного. Помимо управляющего, который почти всегда жил здесь, если не уезжал по делам, и экономки — дамы весьма преклонного возраста, — в доме жили еще двое, муж и жена. Женщина выполняла роль кухарки и вместе с тем горничной, а ее муж — конюха и, если приходилось, выполнял другие обязанности. Больше в доме не было ни единого человека, и большинство комнат стояли запертыми; теперь их открыли, и Ли, служанка, принялась наводить в них порядок, хотя Грэм и заявил, что этого не нужно.
После завтрака, когда Илис под предводительством Гаты и, конечно, в сопровождении своего неизменного охранника, унеслась исследовать дом с поистине детским пылом, Грэм отправился к управляющему. Он уже предчувствовал, что здесь, где на расстоянии нескольких миль нет никакого жилья — разве что несколько небольших ферм, — будет абсолютно нечем заняться, и решил, чтобы хотя бы частично убить время, вникнуть в хозяйственные дела. Почти до самого обеда Грэм просидел в кабинете, обложившись огромными хозяйственными книгами со счетами и прочими бухгалтерскими записями, а потом сообщил управляющему, что впредь намерен сам вести дела. Пусть так и передадут княгине. Нечего ей совать нос в дела этого дома, пока он здесь.
В течение следующего месяца он вел размеренную жизнь провинциального нобиля. Именно о такой жизни он мечтал весь долгий путь из Истрии в Наи… однако скоро стало ясно, что долго так он не протянет. Он поздно вставал, завтракал с сестрой и друзьями, затем до обеда просиживал над бухгалтерскими книгами или принимал арендаторов, а после или читал (в кабинете обнаружилась небольшая библиотека) или выезжал на долгие конные или пешие прогулки, один или в компании друзей. Ложился он уже поздно ночью, все сильнее тоскуя по бродячей жизни и начиная понимать, что спокойное существование на одном месте не по нему. Он ни с кем не общался, кроме слуг, друзей и сестры; его меч висел, забытый, на стене в спальне, и однажды Грэм испугался: еще немного, и он совершенно обленится и станет ни на что не годен. Общаться с людьми он не очень-то любил, однако оказалось, что в замкнутом, небольшом и не меняющемся обществе ему тоже тяжко. Не хватало постоянных переездов с места на место, приключений, в конце концов. Много лет Грэм вел слишком беспокойную и опасную жизнь, чтобы теперь просто привыкнуть к безмятежному спокойствию.
