Я только зубами скрипнул.
Какая же ты все‑таки сука, Рез…
– Ну и ладно, – ничуть не расстроился вор. – Самое главное, что заряд своих собственных амулетов я, благодаря тебе, сохранил почти целиком. Ну а выход находится сравнительно недалеко отсюда. Так что прощай, Шал. Авось, еще свидимся. Если, конечно, твой или мой магистр не затянут дачу показаний, а твои коллеги, которым я, разумеется, сообщу о твоей кончине, не начнут буянить как некоторые, а немедленно свернут все работы и организованно вернутся обратно в Орден.
Услышав звук удаляющихся шагов, я молча выругался, чувствуя себя беспомощным и уязвимым как никогда. Затем увидел, как медленно гаснет бьющая из коридора узкая полоска света. Как наклоняется вор, чтобы подобрать брошенную мной сумку. С бессильной яростью проследил, как неумолимо закрывается за ним тяжелая каменная дверь. И совсем уж отчаялся, когда услышал тихий щелчок, после которого стремительно сужающаяся щель окончательно исчезла.
Мало того. Как только дверь закрылась, в полу и под потолком что‑то загудело, словно заработавший после долгого простоя трансформатор. Еще через миг над моей головой что‑то вспыхнуло. А затем из‑под потолка до самого пола с тихим шелестом опустилась магическая защита… точно такая же, как на первой двери. Только гораздо более сложная, яркая, густая. Самая совершенная в мире, созданная давно почившим «разумником», но все еще функционирующая защита, при виде которой я окончательно скуксился и был вынужден признать, что непростительно облажался.
Глава 14
Вероятно, на какое‑то время меня все‑таки вырубило, потому что момент перехода от бодрствования ко сну как‑то незаметно улетучился из моей памяти. Я сперва лежал, молча ругался, тщетно пытался шевельнуть хотя бы пальцем, чувствовал придавливающую к полу сонливость и… больше ничего. Словно кто‑то выключил свет. А вот в себя я пришел от назойливого шума. Вернее, тихого плача, который каким‑то чудом сумел пробиться в мое затуманенное сознание и выдернул его из небытия.
Правда, открыть глаза у меня не получилось – веки мне больше не подчинялись. Как, впрочем, и губы, и руки с ногами… за то время, что я провалялся в беспамятстве, меня парализовало полностью. Так что я больше не мог ни моргнуть, ни покоситься по сторонам, ни даже вдохнуть толком. Поэтому дышал лишь тем воздухом, что потихоньку просачивался через ноздри и полуоткрытый рот. А видел исключительно потому, что потяжелевшие веки так до конца и не опустились, застыв где‑то на середине пути.
Плакал, как оказалось, улишш. Точнее, Первый – единственный, кого не покусали, и кто не успел нахлебаться ядовитой крови. Придя в себя, он, похоже, выбрался с изнанки, затем дополз до меня и какое‑то время пытался привести в чувство. Быть может, даже куснул пару раз. А убедившись, что хозяин в отключке и не реагирует ни на что, малыш каким‑то чудом разбудил Ули и они уже вдвоем принялись меня теребить.
Да, Ули я тоже слышал, хотя и не сразу сообразил, что воют они на два голоса и не только вслух. Похоже, мелкий пришел в себя одновременно с Первым – слишком уж тесно они были связаны. А как только я очнулся, оба с облегчением выдохнули и один за другим буквально завалили меня чередой мыслеобразов.
«Тише… не так быстро… – простонал я, еще плохо соображая, что к чему. – Да, я понял, что все живые. Только парализованные, кроме тебя и Первого. Что? У него ребра сломаны? И задние лапы перебиты? Плохо. Надо бы подлечить… да. Знаю, что от меня сейчас никакого проку – сам едва дышу. Что делать, что делать… Не знаю! Голова совсем не работает… и жрать хочу… скажи малышу – пусть попробует освободить Пакость. На нее‑то яд точно не подействовал».
Ули затих, и через некоторое время я услышал шорох. Затем увидел, как Первый с усилием подтягивается на передних лапах, волоча за собой изувеченную нижнюю половину тела. Сжал челюсти, недобрым словом помянув и тварь, которая его ранила, и Реза, который бросил меня тут подыхать. Затем Первый пропал из виду. Вскоре после этого я услышал тихий скребущий звук, с которым малыш, вероятно, пытался открыть крохотный замочек на шкатулке. Затем послышался раздраженный рык. Яростный скрежет зубов о дерево. И, наконец, звонкий щелчок отлетевшей защелки, практически слившийся со стуком откидываемой крышки и полным непередаваемой злости шипением Пакости.
«Умница, – устало подумал я, когда комнату огласил воинственный писк выбравшейся на свободу нурры. – Давай, мелкая, иди сюда. Может, ты придумаешь для меня противоядие?»
Нурра, издав еще один яростный писк, метнулась к моему лицу. Заглянула в глаза, потрогала лапками веки, обнюхала, потеребила за щеки, облизала. Поняв, что от меня нет никакой реакции, беспокойно запрыгала вокруг. Куда‑то исчезла. Затем снова вернулась, встревоженно пища и настойчиво пытаясь поймать мой взгляд. Наконец, ей что‑то рыкнул притащившийся обратно Первый. Они какое‑то время о чем‑то говорили. О своем, нуррячьем. После чего Пакость снова пытливо заглянула мне в глаза и… вдруг со всей силы цапнула за оттопыренную губу.
«Молодец, – с облегчением подумал я, увидев ее окровавленную мордочку. – Давай, анализируй состав, химзавод ты мой доморощенный. Только быстрее, пока я не подох».
Нурра и впрямь о чем‑то задумалась, слизывая с носа кровь. Потом подпрыгнула, обрадованно пискнула и стрелой метнулась прочь, едва не опрокинув Первого навзничь.
Вскоре неподалеку послышался дикий скрежет и адский хруст, словно в комнате заработала камнедробилка. Что именно ломает и пожирает нурра, я не знал, но через Ули и Первого видел, с какой бешеной скоростью мечется среди наваленных вещей маленькая Пакость и с устрашающей скоростью уничтожает все, что попадалось под руку. Она ела все: сваленные в кучу тюки с одеждой, ковры, на ходу выгрызая в них широкие дорожки. Пробила бок у какого‑то сундука, протаранив его, будто маленький броненосец, затем завозилась внутри, с устрашающим хрустом смолотила спрятанные там вещи. Затем проделала еще одну дыру. Кинулась к другому сундуку. Обчистила еще и его. После чего ненадолго затихла. Посопела, подумала. Но вскоре маленьким ураганом метнулась обратно к нам и протянула ярко‑серебристую капельку какого‑то желе.
Поняв, что сам я его при всем желании не проглочу, Пакость настойчиво потыкала им мне в губы, а затем втиснула свое сокровище на язык.
Я этого не почувствовал. Просто увидел с помощью Ули, как она это сделала. Тем не менее, судя по раздавшемуся шипению, слюнные железы еще работали. И они исправно брызнули на посторонний предмет, мгновенно превращая его в пузырящуюся лужу.
Мы, правда, не учли одного – поскольку лежал я на боку и глотать не мог по определению, то вся та едкая гадость, что образовалась при стимуляции слюноотделения, потекла не внутрь, а наружу. Из‑за чего пол вокруг моего лица вскоре тоже зашипел и принялся покрываться глубокими язвами, а Пакость негодующе запищала и всплеснула лапками, сетуя, что лекарство пропадает зря.
«Ули, пусть они попробуют меня перевернуть».
Первый что‑то повелительно рыкнул, и нурра снова заметалась по округе, как ужаленная. Что уж она там делала, понятия не имею. Да и Первый не мог за ней уследить, особенно, когда их разделила моя неподвижная туша. Но потом стена перед моими глазами на пару с полом начали тихонько раскачиваться. Как если бы кто‑то настойчиво дергал меня за плечо, очень стараясь перевернуть.
«Я для нее слишком тяжел, – с сожалением осознал я. – Ули, сменить форму, наверное, не получится?»
Улишш только горестно застонал, дав понять, что с такими повреждениями он ничего не может сделать. Надо хотя бы подвижность суставам вернуть, яд вывести и накопить немного резервов.
«Ясно, – с досадой подумал я. – Тогда пусть Первый скажет, чтобы мелкая взяла веревку. Или тряпки порвала на лоскуты. Пусть обвяжет меня за плечо, дернет на себя, а там, глядишь, и опрокинет».
