Можно ли пересечь двор, прокравшись вдоль самых стен? Вряд ли. Может проход никем не охраняется, потому что главное условие в таком случае отсутствовало.
Ну, и что мне теперь делать?
Мой взгляд перелетел через широкую полосу асфальта и поймал мощную группу сплотившихся кустов по ту сторону. Воровато зыркнув по окрестностям, я покинул зеленый шатер и устремился к ним во всю прыть. В какую-то долю секунды мне показалось, что кто-то подсматривает за моими действиями, но тело уже ввинчивалось в темноту, раздвигая упругие ветви. Перебежка закончилась без всяческого постороннего вмешательства, но я не стал медлить на всякий случай и переполз туда, где было листьев погуще и к подъезду поближе.
С юридической точки зрения я теперь выполнял все условия договора. Кусты находились явно не у стен, и я брался утверждать, что их расположение приблизительно прилегало к области, которую можно с натяжками охарактеризовать как «средний пояс двора и относящиеся к нему территории». Следовательно, двор я все же пересекал. От таких слов сразу же стало веселее, хотя напряжение никуда не делось. С каждой секундой я все более убеждался в собственной правоте. В конце концов, путешествовать вокруг света можно не только по экватору, но и вблизи полюсов. Значит я мог с полным правом продолжить свой путь, отметившись в нужном месте так, что и комар носа не подточит.
Как заправский десантник, я перекатился к следующему кусту, попутно обнаружив, что кувыркаться по жесткой земле вовсе не так эффектно и интересно, как это выглядит в западных боевиках. Пышностью он похвалиться не мог, значит задерживаться здесь крайне рискованно. Но я и не собирался останавливаться, так как внутренний подъем пробудил во мне жажду действий, и теперь она распирала мое тело. Словно тигр, я выскочил из кустов, пружинисто оттолкнулся от твердой поверхности дороги и ухнул в самую середину заросшего пространства между вторым и третьим подъездами, собрав всю сконденсировавшуюся на листьях влагу.
И тут же я наткнулся на Него. Черный сгусток головы на две с половиной повыше меня безмолвно встретил своими злыми оранжевыми зрачками мое появление. Он тут же раздался в объеме, не давая возможности увильнуть в сторону. Облако мрака медленно вздыбилось и нахлынуло на меня. Ноги оцепенели от ужаса и неожиданности, сознание на секунду помутилось, глаза перестали видеть, облепленные темнотой, но почти сразу же я почувствовал себя нормально.
Исчезли запахи, померкли едва различимые краски, улетучились неприятные и иные рассуждения. В голове стало пусто и спокойно. С очередным выдохом меня покинули всяческие проблемы и неурядицы. Я медленно озирался по сторонам, презрительно поджав губы и сощурив глаза. Теперь меня не волновали никто и ничто. Все было как положено. Все было нормально.
Мое состояние легко можно представить, вникнув в суть этого слова. Нормально — не хорошо и не плохо, не темно и не ярко, не высоко и не низко. В общем, нормально. «Как дела?» — кричат нам при встрече. «Нормально,» - отвечаем мы, пресекая дополнительные вопросы «А почему хорошо?» или «Из-за чего плохо?» Зачем ненужные объяснения, все равно у людей нет ни времени, ни желания вникать и понимать. «Как себя чувствуешь?» Вот ведь вопросец! «А нормально!» Так то вам! Скажешь «хорошо», а в ответ поток зависти: «Живут же люди. Ну ничего, посмотрим, как будет завтра. Не одним же нам страдать.» А на ответ «плохо» люди с удовлетворением подумают: «Вот и хорошо…» И только на «нормально» довесить нечего, приходится кивать и разбегаться дальше.
«Нормально», как ноль — особая личность в бесконечном мире положительных и отрицательных чисел. В математике нельзя делить на ноль, а в жизни невозможно ничего сделать, находясь в «нормальном состоянии», поскольку любое осознанное действие предполагает положительные или отрицательные эмоции. «Нормально» значит лишь «никак», «неопределенно» и «безразлично». Последнее относилось именно ко мне.
Мои глаза не видели ничего, кроме грязно-серого неба над головой и бескрайней черной жижи до самого горизонта. Она чавкала под ногами, словно жила особой, понятной только ей жизнью. Я не знаю, сколько простоял там. Может минуту, а может быть вечность. Впрочем, меня это не интересовало. А почему бы мне и не стоять посреди этого болота? Ответьте-ка мне.
В этот миг я узнал сокровенный смысл существования — никогда никому ничем не быть обязанным, чтобы никто никогда ничего мне не должен был отдавать или просить. Я не зависел ни от кого. И никто не зависел от меня. Я парил на крыльях свободы. Хотя со стороны могло показаться, что я попросту завяз в жидкой грязи. Ну и что? Какое мне дело до вас всех вместе взятых? Хочу — и буду здесь стоять, а нет — так уйду куда-нибудь. Но скорее всего останусь, потому что и здесь хорошо, вернее нормально. И сердце прекратило бессмысленно стучать, остановившись и утонув в безразличии. А маска упала с лица, превратившись в обычную деревяшку.
Мой плавно текущий взор наткнулся внезапно на несколько крохотных фигурок. Тут же глаза словно вырвались из своих гнезд и со страшной скоростью понеслись к незванным пришельцам, оставив тело покоиться в жирной черной грязи. Вскоре я уже мог пересчитать их — одна, две, три, четыре. Таинственные силуэты неумолимо приближались, приобретая до ужаса знакомые черты. Далекое сердце дало пробный удар, не сумев сдержаться от изумления. То были не мама с папой, не друзья-приятели и даже не Лаура с Ыккщщером. По колено в грязной каше стояли Чип и Дейл, а чуть поодаль Гайка и Рокки. Рядом с ними, чудом удерживаясь на поверхности примостился почти неприметный Вжик. Спасатели с грустным видом смотрели на невысокий бугорок, где на серой каменной плите темнели высеченные буквы, образуя мои имя и фамилию. Ниже значились цифры, из которых я заключил, что жизнь моя оборвется в текущем году. Может она и оборвалась уже, не поставив меня в известность о случившемся. Впрочем, какая разница? Вы помните, что у меня все нормально (а может и не помните, мне что за дело).
Сердце вновь затихло, а глаза продолжали надменно взирать сверху за происходящим. Спасатели погрустнели еще больше, а Гаечка, кажется, даже смахнула слезинку. Судя по всему, они чуть-чуть припозднились и теперь жалели об этом. Мимо пронеслись обрывки воспоминаний о том, как я мечтал когда-то занять место в их рядах. Я мысленно усмехнулся, вспоминая каким дурнем был еще совсем недавно. Им не дано понять, насколько полезна полная оторванность от мира и отсутствие впечатлений. На белом листе бумаги можно написать великие слова, а можно накарябать и бессмысленные почеркушки. Но правильнее всего — оставить лист чистым. В этом — истина!
