«А ты, внучок, почаще бы заходил! А то мы тут вдвоём скучаем… Хорошо, что Рути начала снова понемногу уроки давать…» — грустно обратилась старушка к внуку. — «Да ты понимаешь, бабуля… Некогда! Последний год в йешиве, надо готовиться к высшей. А ещё сейчас Шмуэль организовывает новый ансамбль. Мы спорим, как назвать. Мы с Нахуми хотим назвать «Типуль Нимрац», а Шмуэль — ни в какую! «Тацлилим» — и всё! Говорит, что надо возрождать память о счастливых днях, а не о тех… когда… — и парень мрачно опустил голову. — Говорит: печаль надо побеждать воспоминанием о радости, а не воспоминанием о печали… В общем, бабуля, Рути, готовьтесь! Я думаю, они вас сами на шабат пригласят…» — «Да мне и одеть-то нечего… С тех пор, как… — у Рути снова покраснели глаза, и сорвался голос, — я себе ничего из одежды не покупаю… Не хочется!..»
* * *
«Ширли, а ты не хочешь поехать к маме и бабушке и пригласить их?» — как-то вечером Ренана осторожно завела разговор на эту тему с подругой. Она как раз уложила в кроватку Элиноама, нежно поцеловала его и выпрямилась, обернувшись к подруге.
После рождения сына Ренана ещё больше располнела, превратилась в солидную даму и казалась на несколько лет старше худенькой и миниатюрной Ширли. Но сияющая добротой, задорная улыбка и огромные каре-зеленоватые глаза остались такими же, какими их запомнила Ширли с первого дня их знакомства и дружбы. То, что осталось от пышной девичьей косы, обычно прикрывалось красивой шляпкой собственного изготовления, а вечером затейливо повязанным платком, и только неизменно непослушный медно-рыжий локон выбивался над высоким лбом.
Ширли подняла глаза от ноут-бука, в котором она фантазировала на тему очередного мультика из жизни «весёлых облачат». Она задумчиво уставилась на Ренану и пожала плечами: «Ты же знаешь, почему я не захотела больше жить с нею: просто нам стало очень трудно общаться… С тех пор, как… Ты это можешь понять?» — «Нет, не могу! Мы все пережили такое, что не дай Б-г никому пережить — и наша семья, и ваша. И две смерти, одна за другой, в вашей семье, а до того… то, что с Арье случилось… У Амихая свои болезненные проблемы… Думаешь, твоей маме легко?
Она же всю жизнь любила твоего папу, ради него готова была на любые жертвы — и шла на них!.. И вот… да что говорить!.. Ещё и это издевательство, которое вам устроили с его похоронами! Я бы этого Тумбеля своими руками бы!.. — яростно прошептала она, помолчала и, снова склоняясь и разгибаясь над кроваткой, продолжила, строго взглядывая на подругу: — Разве ты не можешь понять, как всё это на неё повлияло?.. И потрясение от участия твоих братьев… — Ренана осеклась и судорожно вздохнула. — Думаешь, она этого не понимает, это её не мучает? Надо уметь прощать своих родных. Вот я всю жизнь… на маму обижалась — из-за ерунды, собственно. А теперь мне её так жалко, она такая больная… Мой Элиноам — её единственная отрада… — и она снова склонилась над кроваткой засыпающего малыша. — Барух сейчас у бабушки Шоши. Она такая слабенькая стала — после всего… Дед Натан с ним занимается, чему-то пытается учить… Шилат — с бабулей Ривкой, они очень привязались друг к другу, и Шилат о ней очень трогательно заботится — ведь и бабуля Ривка стала такая старенькая, и на неё смерть Ноама очень подействовала… — Ренана отвернулась, украдкой утирая слёзы.
— Дедушка Давид увлёкся идеей Шмулона с созданием новой студии, и это тоже на него благотворно действует… Все при деле…» «Это хорошо, что все при деле…» — тихо обронила Ширли, опуская голову и уставившись в экран ноут-бука глазами, полными слёз. — «А что есть у твоей мамы?
Она, как мы слышали, только-только начала понемногу брать учеников, а до этого долго не работала… Раньше у неё были и вы, и папа, и музыка… Дом, семья…» — «Да… Спасибо Арье с Амихаем, помогли с инструментом… Тот, что у нас был… дорогое и хорошее пианино, куда-то пропало, когда… Ну, в те дни… И никто не знает, что там случилось… Всё цело, а пианино — исчезло, и никаких следов…» — с горечью прошелестела Ширли. — «Была нормальная жизнь — и вдруг всё сломано, опрокинуто… А ты!.. Это эгоизм!..» — «Сказать тебе правду? — вздохнула Ширли.
— Я просто её боюсь… Её постоянных косых взглядов — вбок и в пол, желчных коротких вопросов, не требующих ответов, замечаний… Жутко боюсь! Понимаешь?» — «Ей всё время больно! Это её реакция на непрекращающуюся боль одиночества! И… стыд за сыновей, которые… — Ренана снова судорожно вздохнула. — Она не в состоянии выбраться из всего этого! А у тебя — мы все… Яэль и дедушка Мики в тебе такое участие приняли! Яэль у вас просто прелесть! И вот сейчас — Рувик. Ты знаешь, как он тебя любит?» — «Да… — покраснев, задумчиво протянула Ширли. — Тогда… они оба меня любили… а я… одного из них… Рувик сражался сам с собой, со своей ревностью к… Ноаму…» — она с трудом, через слёзы, забившие горло, выговорила имя покойного любимого.
«В общем, так, Шир! Мама и миссис Неэман обе с радостью посидят с Элиноамом, а мы с тобой вместе съездим в Эранию, к твоим! Ты лично и я тоже, пригласим маму и бабушку к нам на шабат, а заодно — и на свадьбу! И никаких!..» — безапелляционно заявила Ренана, сверкнув глазами. Ширли только покачала головой: «Да я и сама понимаю, что надо это сделать… Самой мне никак…» — «Если у Ирмуша будет время, он нас туда подбросит. Я ещё попрошу маму лично позвонить и пригласить твоих к нам… Они же когда-то были близкими подругами!.. — с грустью проговорила она, помолчала, потом заговорила быстро и возбуждённо: — Кстати, твой американский дядюшка таки ухитрился прибрать к рукам их бизнес. Ещё и наши подонки помогли: распустили слух, что Неэманы — злостные антистримеры, представляют опасность законности и правопорядку. Мистер Неэман не решился даже просто съездить в Калифорнию, чтобы навести порядок со своим бизнесом и разобраться со своим бывшим управляющим… Но сотрудничество с Кастахичем и Тумбелем удачи вашему Джо не принесло. Зато мой Ирмуш оказался талантливым бизнесменом! Если не случится снова — не дай Б-г! — силонокулла с его колпакованиями и ораковениями, то всё будет тип-топ!» — «Да, Ренана, давно хотела спросить: а что с Сареле? Ну, с той… Помнишь?..» — «Ой, плохо… Хели говорит, что мало шансов вернуть её психику в норму… Сестра пристроила её в свою мастерскую по пошиву детской одежды, она выполняет простые операции… А была у нас — помнишь? — одной из самых блестящих учениц!»
* * *
Рути с Ханой собирались на свадьбу Ширли. Рути сидела у зеркала и нехотя наводила лёгкий макияж, когда раздался громкий стук в дверь. «Как некстати! И кто это на звонок внимания не обращает? Ведь он сразу бросается в глаза!» — недовольно проворчала она. Нервирующий стук не прекращался всё время, пока они с матерью шли к двери. «Кто там?» — «Открой, маманька… Это я, Гай…» — раздался оттуда ломкий, словно плачущий, тенор, и похожий, и одновременно не похожий на голос Моти. Рути почувствовала, как сердце у неё падает вниз. Дрожащими руками она принялась открывать дверь. Хана поспешила ей на помощь: «Что с тобой, доченька?» — «Это… — чуть не теряя сознание, пролепетала Рути. — Это… Гай…» Грузно топая, он вошёл в дом, не стряхивая грязи с ботинок, прошлёпал в крохотный салон и плюхнулся в кресло. Рути с побелевшим лицом смотрела на такого родного, и в то же время, совершенно чужого, совсем взрослого, молодого мужчину, который был её сыном… одним из близнецов. Она потянулась к нему, но что-то её остановило. Она снова внимательно поглядела на него, остановив взгляд на его ушах… Вроде форма вернулась в норму, но цвет… какой-то сивый…
