— Пусть вначале поест, — наконец распорядился Карлупо. — Он не сможет ничего проглотить после того, как ты с ним закончишь.
— Хорошо. Я дам ему отдохнуть между каждым прикосновением.
Саркин закусил кровоточащую губу и уставился в землю, словно мог уменьшить весь мир до этого маленького кусочка.
Внезапно он услышал крик Деканни. Саркин поднял голову и увидел, как ястреб шатается — стрела вонзилась ему в левое плечо. В долину вбегали люди. Они были невысокого роста, самое большее пять футов, но массивного телосложения и хорошо вооружены. Их длинные топоры наносили смертоносные удары — один, два, три раза, и вот уже Карлупо лежит мертвым, с отрубленной головой и отсеченными ногами. Деканни пытался бежать, но огромный топор ударил откуда-то снизу и вошел ему глубоко между ног. Он закричал, упал и тут ему аккуратно перерезали глотку самым краем лезвия. Низкорослые воины улыбнулись друг другу и собрались кругом, чтобы посмотреть на трупы. Только тогда Саркин понял, что во время неравного сражения ни один из них не издал ни звука.
Сняв шлем, по форме напоминающий горшок, один из незнакомцев подошел к Саркину. У него было изрезанное морщинами, загорелое лицо, густая седая борода и кустистые черные брови.
— Ты говоришь по-дэверрийски? — обратился он к пленнику.
— Да.
— Хорошо. И я говорю. Не очень хорошо, но говорю. Другие говорят хорошо, там, внутри. Они с тобой поговорят. Я — Джорл. Можешь встать?
— Не знаю. Послушай, добрый Джорл. Я не понимаю. Вы кто?
— Горные люди. Не беспокойся. Мы — спасители. Ты в безопасности.
Саркин опустил голову и расплакался. Слезы лились у него, как у ребенка. Джорл перерезал его путы маленьким кинжалом.
Потребовались усилия нескольких карликов, чтобы усадить Саркина в седло. Они забрали всех лошадей, а сами тронулись пешком, ведя в поводу коня Саркина. Поначалу он пытался догадаться, почему они спасли его, но ему потребовались вся его воля, чтобы просто удержаться в седле. Наконец, когда сумерки сгустились, они начали спускаться по узкой долине, приближаясь к отвесной скале. Внезапно Саркин услышал скрежет.
— О, боги!
В скале медленно открывалась огромная дверь. Когда они достигли ее, она полностью распахнулась и замерла. Джорл, а за ним и остальные вошли в высокий квадратный туннель. Им навстречу вышли другие горные жители с фонарями в руках. Они переговаривались на языке, которого Саркин никогда раньше не слышал. Он бросил взгляд назад и увидел, как дверь медленно закрывается у него за спиной. Вид исчезающей щелочки света вызвал головокружение. Внезапно к нему протянулись руки и схватили его, чтобы осторожно опустить вниз. Над ним склонилось лицо Джорла.
— Мы принесем носилки. Понесем тебя.
Саркин хотел его поблагодарить, но провалился во тьму.
Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на узком тюфяке в кромешной тьме. Он испытал чувство острого ужаса, потому что здесь не было никакого света, и даже тьма была везде одинаковой. В обычной комнате в ночное время темнота неоднородна: в углу она гуще, возле окна — светлее. А здесь… Постепенно Саркин осознал, что его вымыли и он лежит обнаженным под мягким одеялом, а ожоги почти не болят. Через несколько минут дверь открылась и вошел человек ростом в четыре фута, с лампой в руке.
— Дикие сказали, ты проснулся, — объявил он. — Ты можешь есть?
— Думаю, да.
— Я принесу тебе еду.
Он поставил лампу на небольшой столик и вышел, заперев дверь за собой.
Саркин услышал, как снаружи опустилась тяжелая щеколда. Значит, он пленник. Хотя длина комнаты составляла всего десять футов и была вырублена прямо в скальной породе, все же это помещение мало напоминало тюремную камеру. На полу лежал толстый красный ковер, рядом с тюфяком и столом находился стул с высокой спинкой. На сиденье лежала подушка. Вся эта мебель была предназначена для человека с очень короткими ногами. У двери стоял ночной горшок, прикрытый тканью, а рядом лежала одежда Саркина, выстиранная, высушенная и аккуратно сложенная.
Двигаясь медленно, потому что голова у него все еще кружилась, Саркин встал и оделся. Он не удивился, не обнаружив своего оружия. Он как раз заканчивал одеваться, когда вернулся тот же человек с деревянным подносом, на котором стояли две миски.
— Ты любишь грибы?
— Да.
— Хорошо, — он поставил поднос на стол. — Тут все мало для тебя? Ты здесь ненадолго.
— А ты можешь мне сказать, куда я отправлюсь потом?
Низкорослый человек молчал, склонив голову набок, пока думал, а после просто пожал плечами и пошел к двери. Он открыл ее как можно шире, чтобы Саркин смог увидеть двух охраняющих его вооруженных солдат. Потом ответил:
— За тобой приедет Мастер Эфира.
Он вышел и захлопнул тяжелую дверь как раз в тот миг, когда Саркин прыгнул на нее — скорее, в ужасе, чем в безнадежной попытке убежать.
Он сильно ударился о дверь, постоял, широко расставив ноги и раскинув руки и слушая, как задвигается щеколда, затем разрыдался.
Наконец он оторвался от двери и заметался по комнате. Сверху, рядом с высоким потолком находилось отверстие, которое служило вентиляционной шахтой. Слишком маленькое, чтобы в него протиснуться. Может, ему притвориться больным и попытаться справиться с тюремщиком?
Но оставались еще стражники. Может, ему удастся убрать свою ауру и выскользнуть — если они еще когда-нибудь откроют дверь до того, как появится Невин. Или призвать Диких и устроить отвлекающий маневр? Может, ему даже удастся заставить кого-то из Диких отодвинуть щеколду!
Внезапно Саркин остановился. Ему в голову ударила мысль. Она пронзила его, как стрела: он не хочет убегать.
Очень медленно он сел на пол, снова и снова обдумывая эту новую мысль. Нет, он не хочет быть свободным.
Он истощен до самой глубины души, он слишком устал, чтобы бежать, и если он убежит, то будет убегать вечно — от Невина, закона, ястребов, ужаса собственных воспоминаний. Бежать, всегда бежать, всегда врать, всегда настороже.
— Оленю в охотничьем заповеднике спокойнее живется.
Он улыбнулся горькой кривой улыбкой. Значит, он умрет. Невин, несомненно, сдаст его гвербрету, и его убьют.
Конечно, это лучше, чем попасть в лапы ястребов. Самое худшее, — это если его колесуют, но он слышал о Блейне достаточно, чтобы знать: вероятнее всего, его милостиво повесят.
Саркин также почувствовал определенное извращенное удовольствие, поняв, что все факты, которые он собрал, умрут вместе с ним. И Старец никогда не узнает о смешанной крови Родри.
Когда Саркин улыбнулся этой мысли, то понял, что ненавидел Старца много лет, он ненавидел их всех, каждого мастера черного двеомера, и ученика, и ястреба, которых когда-либо встречал, ненавидел их так, как они, никогда бы не могли возненавидеть его. А теперь он от них наконец избавится.
