Иван с облегчением опустил на землю рюкзак, из которого торчал лук с оставшимися двумя золотыми стрелами, и стал приготавливаться к ночлегу — собрал сухих веток, развел костер и повесил над ним котелок с болотной водицей. Несмотря на приятную усталость, ко сну Ивана-царевича совсем не клонило. Напротив — звезды, меркнущее небо и печальные выкрики выпи, долетающие сквозь мерный шелест осенней листвы — все это настраивало скорее на поэтическую волну. Правда, дальше первой строчки — «Все ярче дивных звезд сиянье…» — дело не шло, но зато Покровский начал понимать, отчего в Новой Ютландии столько поэтов на душу населения: здешняя природа просто не могла не настраивать на творческий лад.
Однако едва родилась вторая строчка — «… Все памятней очарованье…» — как все очарование оказалось в миг разрушенным какими-то незнакомыми голосами. Обернувшись, поэт увидал позади себя двух женщин — одну потолще, а другую потоньше — в сарафанах и цветастых платках.
— Присаживайтесь, сударыни, — радушно пригласил их Иван-царевич. — Не угодно ли чайку с дороги отпить?
— Благодарю, — низким и чуть сипловатым голосом ответила более полная странница, присаживаясь у костра. Ее подруга, нахально подбоченясь, уставилась на стрелы, торчащие из рюкзака.
— Золото, — проговорила она высоким скрежещущим голосом. — Сейчас буду грабить и убивать… — И, не обращая внимания на свою спутницу, дергавшую ее сзади за подол, продолжала, с каждым словом все более вдохновляясь: — Трудовой народ бедствует, а вы, мироеды и богатеи, на золоте жрете и золотые палки себе в мешок суете!
— Не слушайте, это она шутит, — попыталась поправить положение первая путница, но ее подругу было уже не остановить:
— Шуток больше не будет! Всех перережу, всем кровь пущу!
— Так вы что, сударыня, собираетесь меня грабить? — наконец-то дошло до Покровского.
— Да! — взвизгнула сударыня. — Ежели кого сей же миг не пограблю, то гадом буду! — Недолго думая, она выдернула из рюкзака золотую стрелу, но тут же с диким верещанием швырнула ее оземь.
— Что такое, Петрович? — вскочила полная дама. — В чем дело?!
— Жжется, как огонь! — неблагим матом завопила разбойница. — Колдун проклятый!! — И она со всех ног побежала прочь, не разбирая дороги. Ее спутница грузно поднялась и потрусила следом, привычно сунув под сарафан чайную ложечку, хотя та была не золотая, а оловянная.
— Эх, такой вечер испортили, — вздохнул Иван-царевич, снимая с огня вскипевший котелок. — Но что там со стрелами?
Покровский с опаской потянулся к золотой стреле и дотронулся до нее кончиком пальца — стрела оказалась столь же прохладной, как и земля, куда ее уронила незадачливая грабительница.
* * *Ужин в королевской трапезной прошел на редкость тихо и даже печально. Князь Длиннорукий и Петрович, обычно хоть как-то разнообразившие трапезу болтовней и пьяными выходками, на сей раз вообще отсутствовали. Даже Каширский не был по-всегдашнему велеречив, а Анна Сергеевна, если порой и отпускала злобные реплики в адрес всего и вся, то делала это скорее по привычке. Впрочем, и лекарь, и госпожа Глухарева, отужинав, вскоре под благовидными предлогами покинули залу.
Виктор же все не решался встать из-за стола. Во время ужина он почти не притронулся к еде и угрюмо глядел в тарелку, изредка поднимая взор на княжну Марфу, сидевшую напротив него, на другом конце длинного стола. Княжна чувствовала себя не очень-то уютно в такой напряженной обстановке, но тоже не решалась покинуть трапезную. Слуги переминались с ноги на ногу, не зная, что им делать.
В залу почти вбежал Теофил:
— Ваше Высочество…
— Да, Теофил, слушаю вас. — Виктор, кажется, был даже рад, что кто-то прервал тяжкое молчание.
— Ваше Высочество… э-э-э… Вы позволите убирать со стола?
— Да-да, убирайте, — поспешно ответил Виктор. — Могли бы и не спрашивать. Если, конечно, кня… графиня не желает продолжить трапезу.
— Нет-нет, благодарю вас, — отказалась Марфа.
Слуги, словно того и ждали, кинулись уносить со стола немногочисленную посуду, а Теофил наклонился к Виктору и что-то зашептал на ухо. Марфа заметила, как тот побледнел.
— Вы уверены? — тихо спросил Виктор.
— Многие видели, — столь же тихо ответил Теофил. — Какие будут указания?
— Никаких.
Оставшись вдвоем с Марфой, Виктор негромко произнес:
— Графиня, мне нужно вам кое-что сказать.
— Что? — не расслышала княжна. — Ваше Высочество, вы не позволите мне пересесть поближе?
— Да зачем, я сам, — с этими словами Виктор поднялся из-за своего места и пересел на уголок стола рядом с Марфой. — Княжна, я должен с вами поговорить. Днем, на башне, нам помешали…
— А вы не боитесь, что нас могут подслушать? — Марфа положила ладонь на руку Виктора.
— Теперь это уже не имеет значения, — вздохнул Виктор. — Да и кому тут подслушивать — все разбежались. Знаете, что мне только что сказал Теофил? Что вблизи нашего замка видели вооруженных рыцарей от десяти до пятнадцати человек. И передвигались они совершенно открыто, как будто ожидая, что мы на них нападем!
— Что за рыцари? — удивилась Марфа.
— Наш конюшенный разглядел среди них Флориана и, кажется, Гренделя. Скорее всего, их послал мой дядя, чтобы разузнать, как тут и что. — Виктор немного помолчал. — А ведь они могли сами, сходу, не дожидаясь подкрепления, захватить замок!
— Почему же они этого не сделали?
— Почему? Да только потому что не знали, что здесь никого нет. Гвардия давно разбежалась, наемники разбежались, даже этого князя Длиннорукого с его полоумным Петровичем, и тех не видать! Но уже завтра рыцари будут здесь, вне всяких сомнений.
— И об этом вы хотели со мною поговорить? — несколько удивилась Марфа.
— Да нет, о другом. — Виктор надолго замолк, будто раздумывая, говорить ли. А вернее, сам того не осознавая, он тянул время, боясь остаться наедине со своими горькими думами.
В залу вернулся Теофил:
— Ваше Высочество, будут ли еще какие приказания?
— Нет, Теофил, — устало проговорил Виктор. — Благодарю вас за безупречную службу. Идите спать, а утром разбудите меня пораньше.
— Будет исполнено. — Теофил поклонился и вышел из залы.
— Ваше Высочество, кажется, вы хотели мне что-то сказать? — напомнила княжна.
— Да… Возможно, мы с вами уже никогда больше не увидимся. У вас вся жизнь впереди, а меня ждет либо темница, либо плаха.
— Ну зачем же так мрачно, — сочувственно покачала головой Марфа, однако Виктор перебил:
— Погодите, Марфа Ярославна, дайте договорить. Мы с вами больше не увидимся, и я хочу, чтобы вы знали… Не нужно меня жалеть — я пропащий человек. Даже много хуже, чем про меня говорят рыцари у Беовульфа. — И, заметив, что Марфа снова хочет возразить, продолжал еще настойчивее: — Да, да, это так. И если я могу еще хоть как-то оправдать себя в захвате власти, то в моем отношении к вам, княжна, мне не может быть никакого прощения.
