Ознакомительная версия.
Первый цветочек, он же Питер Хогберд, был пахуч и роскошен. Пегая борода блестела, на пышных плечах возлежали цепи неведомых орденов, а вокруг барона витал запах благовоний и государственной тайны. Неужели это в последний раз? Нет, вряд ли, Хогберд до их отъезда заявится еще не единожды.
– Ваше Высочество, – боров припал к руке Матильды, – вы царственны, как никогда.
Придумал бы что-нибудь поновее, хотя зачем? Все равно, правды не скажет, даже если захочет… Совсем как братец Альберт!
При воспоминаниях о родственничке настроение испортилось окончательно, а тут еще повалили гости, и каждый последующий казался гаже предыдущего.
Сколько сил и времени она угробила, чтобы зазубрить имена и титулы этих огрызков и подвиги их предков? Стоило ошибиться, и Анэсти надувал губы и принимался сетовать, что доблесть и благородство забыты, истинных талигойцев почти не осталось, а чужакам никогда не понять… Если бы не понять! Самым гадким днем в жизни Матильды стал ее двадцать второй день рождения, когда до нее дошло, с кем она связалась.
Вдовствующая принцесса Ракан растянула губы в людоедской улыбке и протянула руку потомку Фридриха Гонта, доблестно бежавшего под мантию к Эсперадору при Франциске Олларе.
– Я счастлив видеть Ваше Высочество в полном здравии.
– Благодарю вас, граф, – Матильда не видела себя со стороны, но подозревала, что напоминает багряноземельскую гиену.
– Людям Чести будет не хватать Вас и Его Высочества.
– Я опечалена грядущей разлукой с друзьями.
Твою кавалерию, впору прослезиться!
Матильда стиснула зубы и сунула многострадальную лапу Игнасу Сарассану, сорок лет писавшему «Историю Талигойи от Эрнани святого до Альдо Ракана». За высоким и тощим Игнасом катился кругленький барон Глан. Этот Матильде нравился – бедняга ничего из себя не корчил и честно признавал, что сбежал в Агарис, чтобы его не повесили.
Темплтон и Саво, хоть и были бедней монастырских воробьев, притащили розы и бросили к ногам хозяйки. Мило, но что они завтра будут жрать?! Принцесса укоризненно покачала головой:
– Цветами, молодые люди, следует засыпать возлюбленных, а не старух.
– Мужчина сам выбирает, какой даме бросать под ноги цветы, – в карих глазах Дугласа плясали смешинки. Славный парень, в Агарисе таким делать нечего.
– В таком случае дама весьма признательна…
Где же Альдо?! Хорош внучек, обязательности меньше, чем у Клемента, тот к столу ни за что не опоздает! Матильда украдкой глянула на Робера: бедняга… Одну половину гостей готов убить, вторую – выгнать взашей, а приходится терпеть! Вот она, политика.
– Граф, я так рада…
– Сударь, вы мне льстите…
– Мы часто о вас вспоминаем…
– Граф, я всегда рада вас видеть…
Почему здесь столько графов? Именно графов, а не герцогов, не маркизов, не баронов? Странно… Конечно, глав Великих Домов лишь четверо, а Окделлов и Эпинэ не подделать, но почему за столько лет не вылезло ни одного «истинного» потомка Борраска? И почему в Агарисе нет Приддов? Везде есть, а тут нет…
– Припадаю к стопам великолепной Матильды.
Арчибальд Берхайм! Лучший друг Анэсти… Во сколько же он ей обошелся? Диадема с топазами, два колье, изумрудный браслет… Анэсти приходил и говорил, что дорогому Арчибальду нужны деньги и он близок к самоубийству. Она платила. Как же, страдалец, человек, которого преследуют несчастья! А ты не играй, раз преследуют! Да еще на чужие деньги.
– Арчибальд, вы совсем не изменились. Вы всегда носили мандариновое, не правда ли?
Одет отменно, значит, к кому-то присосался. Судя по роже – не к бабе. Значит, «дорогому Арчибальду» платит Гайифа или Дриксен, только за что? Толку со старого урода что с рыбы шерсти. Сколько ж их сползлось, ужас!.. Вина в доме хватит, а хватит ли мяса? И где носит богоданного внука?!
3
Если Альдо не в состоянии слезть с Клары, Клару нужно убить. Альдо тоже – собрать эдакий зверинец и удрать! Ну и стая, куда там казароны, те хотя бы без двойного дна. И на Дарамское поле пришли и воевали, хоть и чудовищно глупо, а эти…
Робер стиснул зубы, глядя на поднимавшегося по лестнице Кавендиша. Если бы не эта тварь, отец и Мишель были б живы. Рокэ промешкал, перекрывая Старый Торкский тракт, будь у восставших приличный арьергард, они бы прорвались на Гаунау, но Кавендиш струсил, и его место занял отец, а легкая кавалерия в обороне не заменит линейную пехоту.
– Ваше Высочество, сколь я счастлив…
– Сударь, мы рады…
Убить бы его и Хогберда заодно, хотя что это изменит? Эгмонта не поднять, отца и братьев тоже, он – последний из Эпинэ, и у него нет ни родины, ни дома, ничего… Только девушка, влюбленная в его сюзерена, и сюзерен, которого где-то носит.
– Маркиз, позвольте опереться на вашу руку.
Про кавалерию Матильда умолчала, а зря. Он самым бессовестным образом замечтался, а гости, раздери их кошки, иссякли. Маркиз Эр-При как мог галантно подал руку принцессе Ракан, сильные пальцы, пальцы наездницы успокаивающе сжали локоть. Матильда все понимает, но положение обязывает. Они – хозяева, они должны терпеть.
Гости, ожидая приглашения к столу, бродили по комнатам, поглядывая через порог на поросят, гусей и прочих каплунов и то и дело прикладываясь к бокалам. Робер подвел принцессу к креслу, и тут же к ним подскочил Хогберд. Эпинэ поклонился и отошел, надеясь отыскать хоть кого-то, кого не хотелось придушить, а потом вымыть руки. Во имя Астрапа, с кем он связался, с кем связался несчастный дед?!
Смешно, но за пять с лишним лет, проведенных в Агарисе, Иноходец так и не видел многих из застрявших в Святом городе Людей Чести, как-то не получалось. Зато сегодня Робер мог любоваться на борцов за святое дело сколько душе угодно. Иноходец стиснул зубы и начал обход, стараясь держаться подальше от Кавендиша.
Спасители Талигойи, как и положено, разбились на кучки, поглядывая друг на друга со скрытой злостью. Потомки «придворных» королевы Бланш недолюбливали заявившихся в Агарис после Двадцатилетней войны, а те в свою очередь кривили губу при виде сторонников Алисы. Какое место и те, и другие, и третьи отводили участникам восстаний Борна и Окделла, Робер не знал, в любом случае их уцелело слишком мало, чтоб сколотить свою стаю, да и не желал он иметь ничего общего ни с Хогбердом, ни с Кавендишем.
Леворукий, впрочем, имел на сей счет свое мнение, так как не только привел поклявшегося не ввязываться ни в какие споры Иноходца туда, где Брэдфорд Кавендиш рассказывал о восстании, но и сделал так, что шум внезапно стих. В наступившей тишине отчетливо раздавался голос Кавендиша.
Ознакомительная версия.
