– Моя мать? – прошептала Фуксия.
– Да, ваша мать. Она шла за мной, и мне приходилось сворачивать в разные стороны, возвращаться, но она упорно следовала за мной, и хотя двигалась она довольно медленно, я не мог позволить себе перейти на бег: это сразу показалось бы ей подозрительным. Я не понимаю, почему она следовала за мной, не окликая меня. Я окольным путем добрался до этого коридора свернул в него через один из боковых проходов. Я знал, что меня отделяет от нее не более двадцати метров. И у меня было очень мало времени чтобы впустить вас в эту комнату и запереть за собой дверь. У меня все смешалось в голове. Я боялся, что она увидит вас; я не боялся за себя, я боялся за вас, и вот я… Только теперь Щуквол отнял руки от лица и безвольно опустил их вдоль тела. После краткого молчания он заговорил снова, и голос его, ставший теплым и обаятельным, слегка подрагивал, Щукволу хотелось показать, что он не только взволнован, но хочет побыстрее рассказать, что произошло, откровенно и просто.
– Итак, что же произошло? Но вы уже знаете. Как только я вышел в этот коридор, я увидел вас у нашей двери, а сзади ко мне приближалась ваша мать. Поставьте себя на мое место! Трудно было сохранить самообладание в такой момент. Мне не удалось остаться идеально вежливым и в тоже время успеть сделать все, что нужно. Может быть, кому-то это и дано, но не мне. Может быть, мне нужно было бы этому учиться. Я же думал лишь о том, как спасти вас. Спрятать вас. Вы пришли раньше, чем мы условливались, и, вынужден признать, это меня рассердило. Как вы знаете, я никогда раньше на вас не сердился. А тут… Я даже не мог себе такого вообразить – как это я могу сердиться на вас! Я полагаю, что я был все-таки сердит не на вас а на судьбу, на нелепую случайность, которая грозила такой опасностью. Ведь никогда раньше не возникало ничего подобного, у нас все было так точно рассчитано, чтобы не было никакого риска, чтобы вам не подвергаться никакой опасности. И вдруг… И во мне вскипел гнев. Вы для меня уже не были Фуксией, вы были просто человеком, которого я должен был спасти. Как только мы скрылись за дверью – вы снова стали Фуксией. Но если бы я замешкался и не погасил вовремя вашу свечу, все бы погибло, и ваша – и моя – жизнь были бы погублены… Я люблю вас, Фуксия… Я думаю только о вас. Неужели вы не понимаете, что в тот момент у меня не было ни времени, ни возможности проявлять вежливость… все происходило так стремительно, это был вихрь!.. Да, я крикнул, выкрикнул нехорошее слово, но это произошло… оно вырвалось из любви к вам. а потом… а потом… здесь, в этой комнате, все это показалось таким невероятным… мне до сих пор не верится, что так могло произойти… мне невероятно тяжело и стыдно… а я принес вам подарок… и за него мне стыдно… Я кое-что написал… для вас… Фуксия. А теперь я и не знаю, осмелюсь ли показать вам…
Щуквол резко отвернулся и мелодраматично приставил ко лбу кулак, а потом, словно давая выход своему отчаянию, он с болью в голосе прошептал:
– Пошли, Сатана, пошли, мой проказливый мальчишка. Обезьяна тут же вспрыгнула на плечо Щуквола.
– Что вы там для меня написали? – спросила глухим голосом Фуксия.
– Я написал стихотворение, которое посвятил вам.
Он говорил едва слышно; такая манера разговаривать, потупив глаза, часто приносила успех; но сейчас он не был уверен, поможет ли этот прием.
– Нет, наверное, сейчас совсем неподходящий момент. Вы же не захотите задержаться и прочитать его.
– Нет, – сказала Фуксия после небольшой паузы, – сейчас нет.
По ее интонации невозможно было определить, имела ли она в виду, что сейчас, после случившегося, она вообще не сочтет возможным читать любовное стихотворение, написанное Щукволом, или «сейчас не время, прочту в другой раз».
Щуквол воскликнул: «Я понимаю!» – ничего другого ему не оставалось – но пересадил обезьяну на стол; обезьяна, не поднимаясь на задние ноги, стала расхаживать по столу, а потом перепрыгнула на комод.
– И если вы… если вам неприятно присутствие Сатаны, то я это тоже пойму и…
– Сатаны? – переспросила Фуксия, но в ее голосе нельзя было расслышать ни удивления, ни раздражения, ни какого-либо другого чувства.
– Ваша обезьянка… обезьянка, которую я хотел вам подарить, – пояснил Щуквол. – Если она вас раздражает… Но я думал, она вас позабавит… Одежду ей я сделал сам.
– Не знаю, не знаю! – вдруг вскричала Фуксия. – Я не знаю! Говорю вам, не знаю!
– Отвести вас в вашу комнату?
– Я дойду сама.
– Как вам будет угодно. Но… молю вас подумать над тем, что я сказал. Попытайтесь понять! Я люблю вас… я не могу без вас, как башни Горменгаста не могут быть без тени…
Фуксия взглянула в лицо Щуквола. На какое-то мгновение в ее глазах засветился огонек, но тут же они снова стали пустыми и погасшими.
– Я никогда не пойму, как вы могли… Сколько бы вы не говорили, это не поможет. Хотя, может быть, я и не права. Не знаю. Но как бы то ни было, все изменилось. Я уже не чувствую того, что чувствовала раньше… А теперь я хочу уйти.
– Да, да, конечно! Но прежде чем вы уйдете, я хочу молить вас о двух маленьких одолжениях! Могу я?..
– Ну, что ж… Попробуйте. Только побыстрее, я чувствую себя очень уставшей.
– Первая моя просьба – я молю вас, попытайтесь все же понять, что я… что мне пришлось действовать в условиях, когда размышлять было некогда, надо было что-то предпринимать и очень быстро! Вторая просьба: я хочу просить вас встретиться со мной еще раз – пускай это будет последний раз! Встретиться так, как мы встречались когда-то, и поговорить немножко – не о нас, не о том, что произошло, не о той пропасти, которая разверзлась между нами, а поговорить о всяких хороших вещах, радостных и милых… Не согласились бы вы встретиться со мной завтра вечером, на таких вот условиях?
– Не знаю! – воскликнула Фуксия. – Не знаю! Но… может быть… может быть… Боже, может быть, я с вами и встречусь.
– Спасибо, спасибо, Фуксия!.. Да – и вот еще одно, последнее. Если вы… если вам Сатана не нужен, не позволите ли вы мне забрать его назад… Ведь обезьянка полностью ваша, и вы можете распоряжаться ею, как вам будет угодно… и…
Щуквол отвел взгляд в сторону и сделал пару шагов к обезьянке, сидевшей на комоде.
– Тебе же хочется знать, Сатана, кому ты принадлежишь, правда? – спросил Щуквол; он очень старался придать своему голосу галантность.
Фуксия, уже направившаяся к двери, резко повернулась. Она внимательно посмотрела на пегого человека, на плече которого сидела обезьяна. Острое лезвие ее ума было словно выхвачено в этот момент из ножен.
– Щуквол, – проговорила она, размеренно и четко, – мне кажется, вы размягчаетесь.
