— Самый, — подтвердила я, не лукавя. — Просто вы слишком хороши для меня.
Вот это я считаю правильным, боже.
А теперь можешь присылать свою комету.
Я специально не вернулась после разговора с Оливером в зал, чтобы гнев божий не обрушился на тех, кто ничем его не заслужил. Но если комета и пролетела где-то там, волоча за собой пылающий хвост, я не видела ее за задернутыми шторами.
Зато, когда мне почти наскучило ждать, явился Мэйтин собственной персоной.
Встал передо мной, сунув руки в карманы джинсов. Вздохнул угрюмо.
— И что ты творишь, позволь узнать?
— Поступаю правильно, — заявила я ему. Храбрая мышка: внутри все холодело от страха, но отступать я не собиралась. — Для меня правильно. И для Эда. И для Оливера тоже. И если ты не согласен, можешь шандарахнуть меня молнией. Но ты этого не сделаешь, потому что тогда некому будет спасать твой мир. А если посмеешь причинить вред Эдварду, я сама перережу себе вены, и итог будет тем же. Понял?
— Угу, — кивнул он. — Это ты меня сейчас шантажируешь, да? Угрожаешь? И с чего интересно ты решила, что я буду тебе как-то мешать? Разве до этого я вмешивался?
— Я нарушила твои условия.
— Они не мои, я уже говорил. И ты пока ничего не нарушила. Даже наоборот. С учебой у тебя полный порядок. Личное счастье, если не напортачишь в последний момент, считай, тоже в кармане.
— Но ты сказал, Оливер… — пробормотала я, ничего не понимая.
— Я сказал — Оливер? — возмутился бог. — Я сказал: любимый мужчина. А Оливера Райхона ты сама приплела. Ну, я и подумал, что тебе виднее. Или ты уже не помнишь тот разговор?
Не помнила. Но если он говорил, наверняка так все и было.
Я закрыла горящее лицо руками. Боже, это же надо быть такой дурой!
— Не надо, — согласился он.
— Но ты… Ты спросил, что я творю…
— Естественно, я спросил. И еще раз спрошу. Что ты творишь? Почему ты сидишь тут, когда твой мужчина давным-давно ушел?
— Как? В смысле… зачем?
Бог передернул плечами:
— Не знаю. Может, вспомнил, что кошку забыл покормить. Может, видел, как ты под ручку утащила ректора в укромный уголок, и решил, что не хочет присутствовать при продолжении?
Боже…
— Да тут я, тут. И он никуда не денется. Завтра с ним встретишься, утро вечера, как говорят…
Ну, уж нет!
Я вскочила с кресла, в котором ожидала прибытие кометы, и кинулась к двери.
— Стоять! — резко приказал бог.
Тут же за окном что-то громыхнуло, и по стеклам забарабанили тяжелые капли.
— Теперь иди, — разрешил Мэйтин.
— Дождь? — я однозначно ничего не понимала. Что это? Маленькая божественная месть за то, что я накинулась на него с угрозами, тогда как сама все запутала? Или…
— Или, — ухмыльнулось божество. — Это не просто дождь. Это гроза. А во время грозы…
— Отключается сеть стационарных порталов, — дошло до меня.
— Вот именно. Так что далеко твой доктор не уйдет.
Гроза? В марте?
Я чуть не прослезилась от благодарности. А говорил ведь, что даст мне только одно чудо…
— Это не для тебя, — сказал Мэйтин. — Это — для него. Хотя уже не знаю, нужно ли ему такое непутевое счастье… Ну, чего ты встала опять? Флажком тебе махнуть?
Однажды я тебя все-таки расцелую, боже!
А счастье я, может быть, и непутевое, зато быстрое.
И если бы не каблуки, не пышные юбки, не норовившие кинуться мне под ноги люди и эльфы, была бы еще быстрее. Если бы не тяжелая входная дверь и не охранявший ее страж, то ли тугоухий, то ли тупоумный, не понимающий с первого раза, что да, леди уже уходит. Если бы не мокрые ступеньки и скользкая дорожка. Не дождь, в секунды намочивший меня до нитки, и не выбившиеся из прически и облепившие лицо волосы…
Вот и пригодилась практика на полигоне…
Вылетев за калитку, я остановилась и огляделась, неизвестно зачем, ведь от посольства вела всего одна дорога, и расчерчивающие небо молнии уже высветили впереди на ней одинокий силуэт.
Но я осмотрелась все-таки.
Наверное, не до конца еще поверила, что все будет так легко. Испугалась, что кто-нибудь или что-нибудь помешает. Засомневалась. Во многом и сразу… Подобрала отяжелевшие от воды юбки и побежала еще быстрее.
И догнала, конечно же.
— Бет? — он обернулся, когда между нами осталось всего несколько ярдов. Видимо, услышал шаги за спиной. — Бет, что вы… О, боже!
— Я не боже, я — счастье, — бормотала я, пока он кутал меня в свое пальто и оттирал щеки от слез вперемешку с дождевыми каплями.
— Горе вы, — прижал меня к себе, коснулся губами мокрого холодного лба. — Давно в лечебнице не лежали? Простудиться хотите? Разве так можно?
— Нельзя, конечно, — всхлипнула я, подставляя лицо под дождь и поцелуи. — Нельзя так. Я за ним… вот… а он — про простуду… Немедленно говорите мне, что… что любите и жить без меня не сможете!
— Смогу, Бет, — он обнял меня еще сильнее, так, что дышать не только от нахлынувших чувств стало трудно. — Смогу, но не хочу этого безумно.
А о любви он ничего не сказал. Но это было и не нужно.
И если бы выключили дождь, стало бы совсем хорошо. Но Мэйтин то ли забыл о нас, то ли скромно решил не подглядывать.
Однако следили за нами не только боги, но и люди. Причем люди инспектора Крейга. И они не отводили стыдливо глаза и об увиденном докладывали сразу начальству. А начальство было не менее благосклонно к нам, нежели один белобрысый чудотворец. Я подумала об этом, когда на дороге нас нагнал «случайно» проезжавший мимо автомобиль, с красующимся на дверце значком полиции академии, который не догадались или не посчитали нужным спрятать.
— Добрый вечер! — перекрикивая рев мотора и шум дождя, проорал из притормозившего авто улыбчивый до оскомины дядька. — Сеть накрылась? Может, подвезти куда?
— В Северный поселок, если вам по пути, — ответил Эдвард, не выпуская меня из объятий.
— По пути, по пути. А куда… э-э мисс?
— Миссис, — поправил мой невозможный доктор. Задняя дверца машины сама распахнулась перед ним, и меня бережно сгрузили на кожаные сидения. — Миссис Элизабет Грин. Моя жена. И ей, естественно, туда же куда и мне.
Сел рядом со мной, и я уткнулась ему в плечо, чтобы спрятать лицо, раскрасневшееся, стоило вскользь подумать о том, что за отчеты получит инспектор.
Глупая мышка: поздно прятаться, мышеловка захлопнулась. Маленькая уютная мышеловка с кусочком сыра щелкнула перед носом пружинной дверцей, а мышка осталась снаружи, свободная и испуганная этой свободой.
Потом был дом. Тепло очага. Радостное избавление от холодных, хлюпающих водой туфлей. Снова вспыхнувшие щеки, когда с меня со смешливым ворчанием стягивали вымокшее насквозь, липнущее к телу платье. Дрожь по коже, вовсе не от холода…
