- А если делиться поздно? Если в самом начале все решал в одиночку, а теперь на другое не хватает смелости?
- Можно ждать прихода весны, которая уже не за горами. Но тут терпение из достоинства превращается в недостаток.
- Почему же?
- Потому что по весне очень часты половодья, сметающие все на своем пути. Если слой намерзшего льда слишком велик, нужно вовремя расколоть его на части, чтобы просыпающаяся вода не наделала бед. И чтобы самому не оказаться задавленным льдинами.
Баронесса недовольно поджала губу.
- Зачем вы мне все это говорите?
- Затем, что вам пора принимать очередное решение. Не знаю, насколько легко давались прежние, а это, увы, окажется трудным. Потому что его придется разделить.
Она попыталась отшутиться:
- Уж не с вами ли?
- Нет. С его высочеством.
- Вот что, безымянный господин, я слушала вас, пока вы ходили вокруг да около, но больше слушать не желаю. Если мне что-то и надо будет делить, то вы не получите ни кусочка!
И, постаравшись произнести эту тираду с сохранением уязвленной гордости на лице, баронесса повернулась ко мне спиной, видимо, рассчитывая, что таким образом благополучно завершит разговор.
- Лучше остаться голодным, чем, как Магайон, откусить столько, что не сможешь проглотить.
- Как вы смеете тревожить покой усопшего, да еще под крышей этого дома?!
- Точно так же, как вы, будучи виновной в безвременной гибели герцога, приходите сюда со светским визитом.
Она возмущенно вздернула подбородок, но не рискнула обернуться.
- Вы знаете, чем платят за подобное оскорбление?
- Тем же, чем и за убийство. Собственной жизнью. И вы уже заплатили, только пока не ощутили всю величину цены.
- Я немедленно зову стражу и…
- Хотите сдаться с повинной? - Я присел на подоконник.- Что ж, это будет смело, хоть и слишком поздно.
- Да вас…
- Поблагодарят, а быть может, наградят, хотя, видят боги, от таких наград впору бежать бегом.
- Ваша клевета…
- Через кого вы передавали камни со своими донесениями? Небось через старосту Травяных рядов? Разумеется, можно полагаться на его молчание, но если он в подробностях узнает, у кого и зачем служил на посылках…
Ну все, вступление сыграно, осведомленность показана, отношение к происходящему заявлено, теперь можно сделать паузу в ожидании следующего хода, который должен делать вовсе не я.
У баронессы оставался еще один беспроигрышный выход: молча и с высоко поднятой головой удалиться, тем самым показывая не столько лживость обвинений, сколько их ничтожность и нелепость, и я, признаться, постарался сделать все возможное, чтобы подтолкнуть ее именно к такому выбору, но действительность, как и всегда, обманула ожидания. Селия осталась на месте и вполголоса спросила:
- Вы слушали камни?
Почти признание, хотя и непонятное непосвященным. Стало быть, следует чуть усилить нажим.
- И не я один.
Девушка медленно прошлась по комнате, остановилась рядом со мной и, равнодушно глядя на сад за окном, спросила:
- Тогда почему ваши угрозы все еще остаются только угрозами?
- Вы сказали об этом сами, чуть раньше. Потому что в вашем пироге нет ни одного моего куска.
- Чего же вы добиваетесь? Справедливости?
- Она мне ни к чему. Я не судья, чтобы выносить приговоры.
- Что-то не похоже.
- И тем не менее это так. Меня занимает всего лишь один вопрос, и надеюсь, вы на него ответите.
Она повернула бледное лицо ко мне.
- Какой?
- Что вы почувствовали, когда поняли, что герцог погиб из-за вашей слабости?
Селия попыталась отбиться в последний раз:
- Я не убивала его.
- Разумеется. Если уж быть совсем точным, то Магайон умер, когда моя шпага вонзилась ему в сердце.
Карие глаза, казалось, стали еще темнее, приобретя поразительное сходство с бездонными провалами.
- Вы… Так это вы дрались с ним на дуэли?
- Да. Только называть то, что произошло, дуэлью, было бы наглым преувеличением. Герцог пришел в этот сад, собираясь умереть.
Баронесса опустила взгляд:
- Она обещала, что никому не будет вреда.
А вы поверили, дуве, потому что хотели поверить. Впрочем, говорящая и в самом деле не желала смертей: правителю нужны подданные, иначе какой он правитель? А дядюшка Хак был вполне счастлив и мог наслаждаться нежданно возникшей любовью еще долгие годы. С подчиненной волей? Ну и что? Каждое живое создание существует в своих пределах, и их почти невозможно преступить, потому что дальше начинается неизвестность, в которой так легко потеряться и потерять.
- И она привыкла сдерживать свои обещания, но вот беда: забыла пообещать, что будет жить вечно.
- Так она…
- Мертва.
По лицу Селии пробежали тени, о которых я бы затруднился сказать, чего в них больше, облегчения или горечи, но девушка неосознанно, а быть может, нарочно решила мне помочь:
- Ожидаете, что обрадуюсь возможности избежать расплаты? Нет, мне жаль. Жаль, что все было сделано зря.
Я посмотрел в немигающие глаза, с каждым вдохом ползущего мимо времени словно покрывающиеся вязкой тиной бесстрастия, и подумал, что любая муть, пятнающая душу, не приносится извне, а рождается внутри нас и ждет удобного момента, чтобы начать свое восхождение.
Что послужило источником отравы для Селии? Обиды детства? Разочарования отрочества? Откровения юности, возвестившей, что для рано осиротевшей провинциальной дворянки с малолетним братом на руках нет иного пути к вершинам, кроме как за широкой спиной богатого и влиятельного супруга? А миловидность южанок радует глаз лишь немногим больше двух десятков лет, потом уступая место быстрому увяданию, и стало быть, если в первую четверть века своего суще-
ствования не обзаведешься покровителем, потом можно рассчитывать лишь на собственные силы.
Собственные… Пожалуй, именно на вершине этого горделиво возвышающегося холма и располагалось уязвимое место баронессы, хотя никому в голову не пришло бы считать слабостью традиционно пользующиеся уважением и восхищением качества: уверенность в себе и упорство в достижении цели.
Между упорством и терпением обычно ставят знак равенства, тем самым совершая опасную ошибку. Да, на первых порах упомянутые свойства души во многом схожи между собой, поскольку внешний облик и того, и другого дышит покоем, но, если приподнять вуаль видимости, заблуждений больше не возникает. Терпение день за днем монотонно повторяет один и тот же путь, не усиливая и не ослабляя натиска, упорство же с каждым следующим кругом впечатывает свои шаги в дорожную пыль все настойчивее, и скоро по земле начинают расходиться трещины, рано или поздно превращающиеся в овраги, из которых не так-то легко выбраться, если угораздит сорваться с края.
