— Она ведь успеет удрать, верно? — уныло осведомился Байгли.
Старший коротко кивнул:
— Конечно. Долье — река широкая, но перебраться девчонка сможет во многих местах. Особенно если бросит вороного. Но его она, думаю, не оставит до последнего.
— Поскачет к Последнему мосту? — рискнул предположить неудачливый муж.
— Дурачина. Нет, конечно. Мост мы успеем перехватить. Скорее всего, воспользуется паромом или во Фьёфе, или в устье Эве. До Фьёфа ближе всего… гм… дай подумать… так, вот что, братец. Скачи-ка во весь опор домой. Расскажешь отцу во всех деталях, как мы гнались за твоей жёнушкой и как она улизнула. А я возьму троих, и мы проедемся… вдоль нашей прекрасной Долье. Заглянем во Фьёф, поспрашиваем…
— А может, она повернула как раз к парому на Эве?
— Может быть. Но вряд ли — до Фьёфа дорога торная, там хватает приезжих с той меодорской стороны, легко затеряться… — Тонкое лицо молодого Деррано вдруг исказилось, зубы оскалились. — Она не должна добраться до Венти, братец. Иначе конец нашему доброму имени. Да, да, тебе это пустой звук, мой дорогой, и какое же счастье, что не ты унаследуешь наш семейный герб!
Байгли зло зашипел, но старший брат не обратил на это никакого внимания. Только махнул рукой, подзывая к себе троих ловчих, и всадники помчались дальше на северо-восток, к проходившему там торному тракту, соединявшему Деркоор с твердыней клана Берлеа.
Младшему Деррано ничего не оставалось, как выполнить распоряжение старшего. Кавалькада уныло потащилась в обратный путь.
Доньята Алиедора Венти, уже было ставшая доньей Алиедорой-Байгли Деррано, всё подгоняла и подгоняла своего вороного. Чёрные как смоль волосы так и норовили выбиться из-под берета, и всаднице то и дело приходилось со злостью запихивать обратно трепещущие на ветру пряди.
Вокруг расстилались знакомые места — доньята прожила в замке Деркоор достаточно долго. Солнце поднималось всё выше, лёгкий ветерок тянул с недальних гор, нёс на невесомых крыльях ароматы карабкающихся по склонам лесов, расцветающего горьколиста, пряного кудрявника. Вороной шёл широкой нетряской рысью, погоня явно отстала, и знатная доньята, отпрыск благородного рода, могла лишь едва заметно кивать на низкие поклоны попадавшихся навстречу серфов. Она не пряталась — до границы недалеко, а в родной Меодор никакие Деррано полезть не осмелятся.
Только теперь она смогла задуматься о случившемся на холме. Почему свора её не заметила? Почему злющие псы проскочили мимо?
Конечно, ответ напрашивался сам собой. Капище Семи Зверей — их воля и защита.
Но семь великих правителей мира, восседавших на небесных престолах, давно уснули и не являли своей воли. Ничего не могли добиться жрецы и заклинатели, шаманы и колдуны — воля Зверей спала и не отвечала на зов. Это знали все, от мала до велика. Об этом твердили законники и хронисты, летописатели и составители наставительных сводов для девиц благородного происхождения. Говорили нянюшки и воспитательницы. Говорили все.
На смену семи уснувшим (или ушедшим, или даже погибшим) Зверям явился новый бог. Единый бог. Простолюдины знали Его под множеством имён и обличий, но знати, прошедшей посвящение в мистериях, открыто было истинное имя — Ом. Ему возводили величественные храмы, увенчанные Его священным символом — восьмиконечной звездой с глазом в середине. Восемь лучей означали восемь стихий и первоначал — землю, воду, огонь, воздух, движение, желание, мысль и чувство.
И вот старое кладбище спасло её, Алиедору, спасло от верной гибели и того, что, быть может, даже горше смерти.
Какой же отсюда следует вывод, как наставительно сказал бы мэтр Диджорно, придворный маг, астролог, алхимик и по совместительству учитель молодых девиц из рода Венти?
Первый, самый приятный, состоял, разумеется, в следующем: старые боги живы, они не спят и избрали её, доньяту Алиедору, провозвестницей своего скорого возвращения. А как ещё это можно объяснить? Уж она-то, прожившая не один год в Деркооре, знала, на что способны его псари и выращенные ими своры. Не упустили б, не потеряли бы след. Да и ловчие тоже… в конце концов, она скакала не по твёрдому, серфами утрамбованному тракту, где не оставляет следов даже тяжёлое двуострое копыто породистого скакуна-гайто. По мягким луговинам, то вдоль многочисленных ручьёв, то через них — останутся и простые следы, видимые человеческому глазу. Ан не увидели, не разглядели, пронеслись, проскочили! Отвели им глаза, да так, что она, доньята Алиедора, того и гляди, без помех доберётся сперва до парома, а там… Да что говорить, левый, меодорский берег Долье — уже спасение.
Но Семь Зверей, Семь Зверей! Ожили, увидели, откликнулись!..
Во время бегства доньята не молила Ома о спасении. Может, оттого, что уж очень строгим представал он в писаниях своих пророков. Мол, и старые боги — совсем не боги, а злые демоны, и не сожрали они весь мир только оттого, что стерегли его, дабы достался он на пир неведомым демонским властителям, Шхару и Жингре, целым, не порченным и девственным.
Как весь мир может оказаться «девственным», Алиедора понимала не слишком. Нет, в своё время она даже заучила ответ, и фра Шломини остался доволен — но сейчас заковыристое и головоломное доказательство начисто вылетело из памяти.
Молодая доньята никогда не заморачивалась богословскими вопросами. И сейчас лишь беспомощно барахталась на поверхности тёмного моря неожиданных, со всех сторон нахлынувших мыслей.
Если фра Шломини, фра-супреме Дельгьяцци и прочие, носящие белые с золотом одежды, украшенные восьмиконечной звездою с глазом, если они правы и Звери — действительно просто сторожевые псы, не добрые и не злые, чей долг — просто охранять порученное?
Почему я об этом не думала раньше? — раскаивалась Алиедора. Звери — Зверьми. Ом — есть Ом, господин всего живого и мёртвого. Так её учили. А сейчас, стоило ей спастись…
Откуда она знает, что её спас не всемогущий Ом-вседержитель? Если всё — в Его власти, так, наверное, он может распоряжаться и на заброшенном капище?
Голова кругом идёт. От всего случившегося, от мыслей этих, будь они неладны… Ещё позавчера она, доньята Алиедора, готова была стать младшей доньей Деррано, не без удовольствия перебирала подарки свёкра и деверя, примеряла платье и жалела, что её не увидят подружки из родового замка Венти — вот уж точно полопались бы от зависти! Байгли, конечно, был женихом… м-м-м… завидным, но только с одной стороны. Род, знатность, богатство — всё при нём. Остротою ума его Ом, правда, не наделил — ну так знатному дону (а в будущем — бра-дону, если, конечно, судьба не повернётся иначе и Байгли не сделается сенором Деррано вместо старшего брата) особого ума и не требуется, на то ему и дана сообразительная жена.
