Он даже специальные оковы для нее заказал: металлические, изнутри проложенные мягкой тканью, с застежкой, которую ей сил одной рукой расстегнуть не хватит, с цепочками, которые должны крепится к изголовью. И вот теперь она лежит на кровати, с браслетами на запястьях, обнаженная, злая и такая желанная! Аяз намеревался получить удовольствие сполна и приготовил для жены несколько сюрпризов. В последнее время секс у них был какой-то смятый, спешный, приходилось прислушиваться, не проснулись ли дети. В этом была своя прелесть, Аяз обожал детей, но страшно скучал по тем временам, когда можно было засыпать обнаженными и просыпаться от того, что рука жены (а порой и губы) скользит по его члену.
Круглая коленка жены, а особенно ямочка под ней оказалась эрогенной зоной. От прикосновений языка женщина извивалась и ахала, впрочем, не забывая ругаться.
- Ты гадкий извращенец!
- Разумеется. А ты не знала?
- Обманщик!
- Ага.
- Ненормальный!
- А вот это неправда.
Аяз усмехнулся и, зажав ногами ее коленки, принялся водить пером по ее груди. По обнаженному женскому телу бежали мурашки, соски съежились и заострились. Мужчина не удержался, лизнул камушек соска, слегка прикусил зубами, с восторгом ощущая, как Виктория выгнулась под его руками дугой.
Он проложил дорожку из коротких влажных поцелуев вниз, к животу, и принялся выписывать языком круги вокруг пупка.
Виктория дрожала и всхлипывала. У нее была очень чувствительная кожа, и его неторопливые ласки раздражали и сводили с ума. Ей не нравилось это состояние, она хотела больше и быстрее, хотела жадного, горячего соития, хотелось его рук совсем в другом месте, но Аяз явно был настроен ее измучить.
- Пожалуйста, любимый! – взмолилась она. – Сними эти штуки с меня!
- А помнишь, ты когда-то просила тебя связать? – вкрадчиво поинтересовался степняк. – Считай, что твое желание сбылось.
- Даже если я буду умолять?
- Даже если ты будешь кричать и плакать.
- Ну ты и урод, – гневно выкрикнула Виктория, дернувшись под его руками.
Аяз замер. Ему показалось, что она сейчас обрушила на него ведро ледяной воды. Он молча склонился над ней, расстегивая оковы. Никаких игр ему больше не хотелось, и вообще видеть ее не хотелось. Аяз прекрасно понимал, что она опять ляпнула сгоряча и сама уже испугалась своих слов, только ему было от этого не легче. Он не переставал быть уродом, просто иногда забывал об этом.
Сразу после пожара следы от ожогов можно было убрать, но в тот момент его гораздо сильнее тревожило состояние тех людей, которые пострадали в огне больше, чем он. Несколько человек были при смерти, среди них был его дядя Исхан, который едва мог дышать, сил лекаря, привезенного кнесами, на всех не хватало, и Аяз и думать забыл о своем лице – не болит и ладно. А потом Виктория едва не потеряла ребенка, он не отходил от нее ни на шаг, и время было безвозвратно упущено. Как целитель он знал, что рубцы от ожогов и сейчас, спустя несколько лет, можно если не убрать совсем, то как минимум смягчить, просто это долго и мучительно.
Ему казалось – неважно, что думают другие. Да, на него глазели, порой задавали неприятное вопросы, но для своей семьи он был прежним красавцем, да и друзья любили его не за внешность.
Но слова любимой что-то пробудили в его душе, что-то горькое и темное, и поэтому он натягивал сапоги и выводил лошадь из конюшни, желая сейчас только одного – уехать из этого холодного дома прочь.
Вики выбежала за ним в шелковом халате на голое тело, вцепилась в стремя, подняв на него залитое слезами лицо.
- Прости, – рыдала, задыхаясь, она. – Прости меня! Не уезжай, пожалуйста! Аяз, я так люблю тебя!
Она хорошо помнила, как мучительно переживала его холодность после того, как бросила ему в лицо слова о ребенке. Тогда ей было просто плохо, а теперь еще и страшно до одури.
- Успокойся, – мягко сказал Аяз, погладив ее по голове. – Я не сержусь. Ты ни в чём не виновата. Я немного прогуляюсь и вернусь, мне нужно подумать. Если что, дети у нанэ. Отпусти, пожалуйста, стремя.
- Не пущу, – завопила Виктория, вопреки своим словам, отпуская стремя и хватая супруга за ногу. – Я никуда тебя не отпущу!
- Не будь дурочкой. Никуда я от тебя не денусь.
Он даже свесился с лошади вниз, чтобы поцеловать ее в лоб, но, как только жена разжала руки, обманутая его лаской, сжал бока лошади и помчался прочь, не оглядываясь.
В этот момент он просто ненавидел свою жену.
Виктория прорыдала почти четверть часа – отчаянно, с молитвами Пресветлой матери и завываниями в подушку, а потом решила, что раз уж дело повернулось так скверно – можно хотя бы выспаться. Не так уж и часто ей это удавалось. Аяз вставал как всегда на рассвете, завтракал и уезжал в свою больницу, откуда порой возвращался к ночи. Дети тоже не любили долго спать – видимо, пошли в папу. И если Лилиана была когда-то чудесным спокойным ребенком, то с рождением брата всё изменилось. Девочка стала капризной и требовательной. А Раиль и вовсе был не в меру шустрым ребенком, который постоянно куда-то бежал даже во сне. Вики засыпала обычно поздно, она всегда дожидалась мужа, кормила его и выслушивала, как прошел день. Она любила его таким – уставшим, с горящими глазами, радостно рассказывающего о своих победах над болезнью и смертью. Он казался порой ей еще одним ребенком. И этот человек когда-то не хотел быть врачом!
Сегодня в доме было тихо. Так тихо, что можно было услышать треск цикад за окном. Девушка со вздохом поднялась в спальню и растянулась одна на большой кровати. Она и корила себя за собственный глупый язык, и не понимала, отчего Аяз так вспылил. Ведь она совершенно не имела в виду его лицо, а говорила о моральных качествах. Виктория снова тихо заплакала и уснула, чтобы проснуться на рассвете и понять, что супруг ночью явно возвращался, забрал какие-то свои вещи и ушел, оставив нетронутым ужин, и даже лошади его в конюшне не было.
Он не вернулся ни через день, ни через два, ни через неделю, и Вики сделалось очень страшно, что из-за одного неосторожного слова он мог бросить ее. Только она уже была не глупой девочкой, а матерью его детей, и не боялась начинать неприятные разговоры, и потому привела детей к безотказной Наймирэ, собираясь в больницу. Где бы ни ночевал ее супруг – своих больных он без присмотра не оставит.
- Наймирэ-нэ, – сказала Вики честно. – Мы с Аязом немного поссорились. Можно дети у вас побудут пару дней?
- Кегершен, милая, – степнячка смотрела на жену своего сына встревоженно. – Ты ведь помнишь, что у Эмирэ скоро свадьба? Понимаешь, я очень люблю своих внуков, но Раиль... его же постоянно надо ловить. А у нас тут готовится большой праздник. Мне просто некогда за ним следить.
- Наймирэ-нэ, Аяз неделю дома не появляется, – поджала губы Виктория. – Я в отчаянии уже.
Свекровь заколебалась. Ей явно хотелось помочь девушке, но и не в меру шустрый внук ее всегда напрягал. Спасла Вики невеста – Эмирэ.
- Нанэ, ну что ты! – укоризненно сказала она. – Я присмотрю за детьми. Всё равно мне ничего нельзя больше делать. А потом, когда я захочу побыть с мужем наедине, Кегершен поможет мне!
Вики не жаждала никому помогать, и сидеть с чужими детьми тоже не хотела, но выбора у нее не было, и она заверила невестку – красивую высокую девушку с живыми черными глазами (она переросла даже Аяза), – что останется ее должницей. Ей нравилась Эмирэ больше всех остальных сестер и братьев ее мужа, она была самой умной.
Расцеловав девушку, Вики устремилась в больницу. Она была прямо посередине города, на том месте, где когда-то хотели строить ханский дворец. Дворец потом перенесли на окраину города, к холмам, а больница стала местной достопримечательностью.
Девушка не любила здесь бывать. Ее смущали запахи, стоны и страдающие люди, вдобавок ко всему степняки, особенно из дальних станов, в основном, были не слишком чистоплотны. К тому же к врачам они обращались только в самых крайних случаях – то есть едва ли не при смерти. Словом, девушка приходила на работу к мужу очень редко.
