В небольшом зале не было ничего, кроме укрытых тенями статуй в нишах и каменного алтаря, перед которым Мельхиор воскуривал благовония. Одиннадцать ступенек небесных обетов, окруженные пятью миниатюрными фигурками богов пороков с одной стороны и пятью богами достоинств с другой. Наверху сложная статуэтка очень тонкой работы. Яшма не сразу поняла, что изображает собой переплетение, будто змеиный клубок из золота, нефрита и оникса.
Это была смерть. Одиннадцатая сила. Неизбежная смерть, которая заканчивала цикл одной жизни и начинала другой. Она считалась одиннадцатым обетом, самым непреложным. Довольно необычный выбор для скульптуры, чаще всего это место алтаря оставляли пустым как символ Бездны, в которой нет ничего, и из которой можно переродиться кем угодно.
Собственная уединенная молельня Верховного жреца.
Он закончил со свечой, и Яшма с удивлением ощутила аромат вербены. Похоже, молитва Мельхиора о высшей справедливости, о том, чтобы у кого-то очистились мысли и стремления.
— Знаете, почему именно свечи, Первая жрица? — спросил Мельхиор.
— Мой титул всего лишь дань традиции. На самом деле, я далека от жречества.
Яшма не сомневалась, Мельхиор решил ей лишний раз напомнить, что она чужеземка, не императрица, а жена императора. Вместе с этим она получила титул «Первой жрицы», но он и правда лишь формальность да присутствие на паре важных ритуалов. Яшма мало что смыслила в жречестве и не пыталась казаться умнее, чем она есть. Мельхиор же, кажется, искренне считал, что каждый в этом мире должен стремиться быть жрецом.
Он вздохнул:
— С дымом молитвы быстрее достигнут богов добродетелей. Но вы же знаете, об ушедших мы тоже ставим свечи.
Яшма вздрогнула. В молодости она пережила ужасную эпидемию в землях мужа. Она помнила местный храм, утопавший в свечах. Она и сама приходила каждый вечер ставить одну за свою погибшую новорожденную дочь. Ее первый ребенок.
— Это другие свечи, — возразила Яшма. — Не молитвенные благовония.
— Да, но смысл тот же. Мы ставим свечи за собственные прожитые жизни. За тех людей, какими мы когда-то были, ведь они тоже погибли. Умерли, чтобы появились мы.
— Они дали нам свой опыт.
Мельхиор кивнул и улыбнулся, явно довольный, что Яшма мыслит в нужном направлении. На самом деле, она бы предпочла избежать теологических споров.
— Я пришла ради практичных вещей.
— Ох, конечно. Но вы знаете, как я их не люблю.
Яшма промолчала. Возможно, заниматься ими Мельхиор не жаждал, но ресурсы он считал бойко и своего не упускал, вечно сетуя, что храму нужно много.
Мельхиор указал на галерею, ведущую в другую часть храма, предлагая прогуляться за разговором. Яшма обрадовалась: после поездки в карете хотелось пройтись. Да и аромат вербены она не любила. Не верила, что таким образом можно заставить кого-то быть разумным. И уже давно не полагалась на справедливость.
— Поставки орихалка скуднеют, — вздохнул Мельхиор.
Он имел в виду, конечно же, не сам метал. В слитках тот отправлялся на продажу другим государствам, у которых собственные запасы были меньше. Внутри же империи «поставки» подразумевали под собой зачарованные вещи.
Орихалк, который прошел через руки грезящих.
— Знаю, — вздохнула Яшма, и ее сожаление не было наигранным. — Могу уверить, это не из-за того, что император неуважительно относится к храму. У грезящих возникли… некоторые проблемы.
— Жаль это слышать.
— Думаю, подобные вопросы лучше обсудить с моим мужем. Я здесь по другому поводу.
— Понимаю. Сейчас у детей занятия, у нас есть полчаса. Потом я покажу вам, что удалось сделать в школе.
Мельхиор понравился Яшме именно в тот момент, когда не отказал ей. Хотя любой другой Верховный жрец мог не воспринять идею открыть при храме школу, которая не воспитывала бы служек, а просто… обучала.
На самом деле, Яшма пыталась устроить что-то подобное еще на родине, но там встретила жесткое сопротивление жрецов. Они полагали, детей бедных горожан стоит обучать только в том случае, если они собираются посвятить жизнь храму.
Мельхиор оказался не таким консервативным. Хотя сам вырос в дворянской семье и его-то воспитанием точно занимались нанятые учителя.
Яшма мечтала о том, чтобы сын прачки тоже мог стать ученым, если бы пожелал. До этого, конечно, еще далеко, но храмовая школа, куда ходили дети простых ремесленников — уже неплохой шаг вперед.
Ей повезло, что император не особенно интересовался подобными вещами, поэтому позволял Яшме делать то, что она задумала. К ее удивлению, удалось привлечь и Берилла, а появление самого наследного принца на открытии школы тут же сделало ее популярной.
Яшма и Мельхиор шагали по каменной галерее, украшенной замысловатой резьбой. Сквозь широкие окна они видели внутренний двор, который сейчас пересекали несколько жрецов в бело-оранжевых одеждах. Их ладони скрывали перчатки, как у самой Яшмы. Но если у нее это и вуаль показывали статус, то у жрецов их орден — малафисы, те, кто занимался посмертными обрядами.
— Как дела в храме? — спросила Яшма.
— Ох, леди, вы знаете, как ударить по больному, — беззлобно улыбнулся Мельхиор и взял ее под руку, отбрасывая последнюю официальность. — Я — тот, кто открывает небесные врата, но вам прекрасно известно, что я не правлю на земле. Мои заботы — обеспечение храма, ритуалы и связь с внешним миром. Но каждый жреческий орден имеет своего главу, и они не обязаны отчитываться мне во всем.
Что-то такое мелькнуло в его словах, что заставило Яшму насторожиться:
— Кто-то особенно беспокоит?
— От вас ничего не скроешь. Велдо услышали о поисках Ша’харара и жаждут присоединиться.
— Жрецы-ученые. Мы будем только рады.
— Правда? Вот и отлично, сообщу ордену велдо. Жаль, другие проблемы так просто не решить.
— Какие?
— В том-то и дело, я не знаю. Эльхары явно плетут очередные сети, но не ставят меня в известность. Вроде бы получают новые пророчества в последнее время, но их глава отчитывается, что всё как всегда.
Яшма нахмурилась. В ее родном крае жреческий орден о пророчествах очень любили и почитали, потому что они могли предсказывать погоду и лучшее время для посева и сбора урожая. В империи она мало о них слышала. Только перед свадьбой предсказание от эльхара считалось обязательной частью ритуалов, и Яшма подчинилась. Лысый жрец тогда заявил, что брак будет спокойным.
Ну… не соврал. Если супругам не так часто встречаться и говорить только о делах, союз и правда безмятежен.
— А вот и они, — проворчал Мельхиор.
Он замедлил шаг перед последними окнами галереи и кивнул в сторону внутреннего двора. Там проходили двое в одеждах цвета песка. Оранжевые жреческие знаки на ладонях выделялись особенно ярко. Женщина была очень невзрачной, а вот мужчина с суровым взглядом привлекал внимание отвратительным шрамом на щеке.
— На’лах Тарус, первый среди эльхаров, — коротко объяснил Мельхиор. — Самый своенравный орден. Они считают, что настоящий глас богов добродетелей — это Истинные пророчества. Именно их они ищут и изрекают. Иногда мне кажется, они считают их высшей волей. Выше императора и уж точно выше меня. Даже я не всегда знаю, что у них происходит.
Проходившие по двору жрецы не обратили на них внимания, и Мельхиор потянул Яшму дальше, в сторону школы. Она же подумала, что в огромной империи есть свои недостатки: управлять сложнее, чем маленьким королевством. Больше тайн.
— Кстати, леди Яшма, — мысли Верховного жреца устремились вперед. — Скоро Кровавое полнолуние, идеальное время для очистительных ритуалов. Напомните принцу Агату, что в прошлом году он пропустил.
— Он был болен.
Вообще-то Агат заперся в своих покоях, и Яшма не сомневалась, что он просто избегал ритуалов. Она его не винила: с детства жрецы так и вились вокруг Агата, настаивая на очередной очищающем обряде из-за дурной крови.
— Напомните ему, — убеждал Мельхиор. — Больше нельзя пропускать! Мы всё подготовим.
