Упорное молчание. Все боялись, что теперь последует песня или стихи. Они уже заскучали. Почему бы ему не перестать болтать и не дать им возможность выпить за его здоровье? Но Бильбо не стал петь или декламировать стихи. Он просто умолк и после небольшой паузы продолжил.
— В-третьих, и в-последних, — произнес он, — я хочу сделать объявление. — Последнее слово он почти выкрикнул, и это было так неожиданно, что все, кто еще мог, сели прямо. — Мне жаль говорить об этом… хотя, как я уже сказал, сто одиннадцать лет — слишком мало для жизни с вами, но… всему приходит конец. Я ухожу. Я оставляю вас. Прямо сейчас. Прощайте!
Он шагнул со стула и исчез. Вспыхнуло яркое пламя — и на мгновение все гости ослепли. Когда они открыли глаза, Бильбо нигде не было. Сто сорок четыре изумленных хоббита сидели будто онемев. Старый Одо Гордолап убрал ноги со стола и топнул. Раздалось несколько глубоких вздохов, затем наступила мертвая тишина. И тут все Бэггинсы, Боффины, Тукки, Брендибэки, Груббы, Чуббы, Норкинсы, Болджеры, Распоясы, Барсукасы, Пухлинги, Трубочники и Гордолапы одновременно загалдели.
Общее мнение было одно: шутка эта очень дурного вкуса. И чтобы поскорей прийти в себя, нужно еще поесть чего-нибудь и выпить. «Он точно тронулся, я всегда говорил, что он чокнутый», — неслось отовсюду, и все были с этим согласны. Даже Тукки (за редкими исключениями) решили, что поведение Бильбо нелепо. В тот момент все считали, что исчезновение Бильбо — всего лишь его глупая выходка.
И только старый Рори Брендибэк заподозрил неладное. Ни возраст, ни обилие съеденного за праздничным обедом не затуманили его рассудка, и он сказал своей невестке Эсмеральде:
— Что-то здесь не так, голубушка! Мне кажется, этот придурок Бэггинс снова ушел. Старый чудила! Впрочем, какая разница? Ведь еду он с собой не забрал.
И он громко попросил Фродо еще раз пустить по кругу кубок с вином.
Фродо был единственный изо всех, кто не произнес ни слова.
Некоторое время он молча сидел рядом с пустым стулом Бильбо, не обращая внимания на всякие замечания и вопросы. Он знал о шутке заранее, но все равно это его сейчас забавляло. Он едва удерживался от смеха, глядя на негодующих гостей. И в то же время ему стало грустно: только теперь он понял, как сильно любит старого Бильбо. Гости продолжали есть, пить и обсуждать странности Бильбо Бэггинса, прошлые и настоящие; только одни разгневанные Кошель-Бэггинсы покинули присутствующих. Фродо больше не хотелось здесь оставаться. Он велел принести еще вина, встал, молча выпил за здоровье Бильбо и выскользнул из шатра.
Что касается Бильбо Бэггинса, то, произнося свою речь, он все время нащупывал в кармане золотое Кольцо — волшебное Кольцо, которое много лет хранил в тайне. Шагнув со стула, он надел его на палец, и больше в Хоббитоне ни один хоббит никогда его не видел.
Он быстро пошел к своей норе, постоял немного, с улыбкой прислушиваясь к гулу в шатре и звукам веселья пирующих на поле. Потом он вошел в дом, снял праздничную одежду, завернул в бумагу свой вышитый шелковый жилет и спрятал его. Затем быстро надел старое платье и подпоясался своим потертым кожаным поясом. На него он повесил короткий меч в старых ножнах черной кожи. Из запертого, пропахшего нафталином ящика извлек старый плащ с капюшоном. Он хранился там, будто сокровище, хотя весь был в заплатах и настолько выцветший, что трудно сказать, какой цвет у него был прежде. Вероятно, темно-зеленый. Плащ был великоват для Бильбо. Надев его, он прошел в свой кабинет, достал из запертого сейфа сверток, завернутый в старую одежду, и рукопись, переплетенную в кожу, а также большой конверт. Книгу и сверток он сунул в лежавший тут же мешок, почти доверху наполненный. В конверт он положил Кольцо на золотой цепочке, запечатал его и адресовал Фродо. Вначале он положил конверт на каминную полку, но внезапно передумал и сунул его в карман. В это мгновение дверь распахнулась, и в комнату торопливо вошел Гэндальф.
— Привет! — сказал Бильбо. — Я все гадал, заглянете ли вы ко мне?
— Рад тебя видеть, — ответил волшебник садясь. — Я хотел застать тебя, сказать пару слов на прощание. Думаешь, что все прошло великолепно, как и было задумано?
— Ну да, — ответил Бильбо, — хотя эта вспышка была сюрпризом. Я и сам перепугался, не говоря уж об остальных. Небольшое дополнение с вашей стороны?
— Верно. Ты мудро хранил Кольцо в тайне все эти годы, и мне показалось, что нужно гостям как-то объяснить твое исчезновение.
— И испортить мне все! Вы всегда неожиданно вмешиваетесь, — засмеялся Бильбо, — но, наверное, лучше знаете, что делать.
— Да. Когда я знаю что-нибудь наверняка. Но сейчас у меня есть сомнения. Твоя шутка удалась. Ты перепугал своих родственников, да так, что теперь во всем Уделе дней девять, а то и девяносто девять только и будет об этом разговоров. Ну а как твое дело? Не передумал?
— Нет. Я чувствую, что мне необходим отдых, очень-очень долгий отдых. Вероятно, бессрочный. Не думаю, чтобы я когда-нибудь вернулся сюда. Да, в сущности, я и не собираюсь. У меня уже все улажено. Стар я стал, Гэндальф! Стариком я не выгляжу, но где-то там, в глубине, чувствую это. «Хорошо сохранился!» — фыркнул он. — Просто я стал какой-то тоненький, меня будто, как масло, размазали по большущему бутерброду, понимаете? Что-то здесь не так. Нужно что-то менять.
Гэндальф внимательно посмотрел на него.
— Да, здесь что-то не так, — задумчиво произнес он. — Пожалуй, твой план хорош.
— Хорош или нет, а менять уже ничего не стану. Хочу снова увидеть горы, Гэндальф. Горы… И найти место, где я смогу отдохнуть, по-настоящему отдохнуть. В мире и спокойствии, без этой толпы родственников, без посетителей, непрерывно звонящих в колокольчик у двери. Мне нужно найти место, где я смог бы закончить свою книгу. Я придумал для нее хороший конец: «И он жил счастливо после всех этих событий до конца своих дней».
Гэндальф засмеялся:
— Надеюсь, так и будет! Только кто ее прочтет, даже если она будет закончена?
— Почему же, со временем, может, и прочтут. Фродо уже читал те части, что я написал. А вы присмотрите за Фродо?
— Разумеется, присмотрю. Да еще как, лишь бы время было.
— Он бы пошел со мной, позови я только… Он даже сам предложил, как раз перед праздником. Но на самом деле ему никуда не хочется. Мне увидеть бы еще раз перед смертью горы и дикие страны… а он слишком любит Удел, всей душой он с полями, лесами, речушками. Ему здесь хорошо. Я все оставляю ему, кроме нескольких вещиц. Надеюсь, он будет счастлив, когда привыкнет все это считать своим. С этого времени он сам себе хозяин.
