Таральд…
Нет, ей не следует думать о нем, все равно это напрасно и непозволительно, и он никогда не будет с ней вместе. Он уже сделал свой выбор, а ее удел — заботиться о престарелых родителях и оставаться девственницей на всю жизнь. И это доброе деяние, она должна быть благодарна за посылаемую ей милость.
Но почему же ее чувства так бунтуют против назначенной ей судьбы? Перестанет ли когда-нибудь ее сердце сжиматься при мысли о будущем?
Впереди долгая жизнь…
Тенгель так и не успел поговорить с Таральдом, а женщины — между собой. Ибо произошло два важных события, одно за другим.
Юный граф Страленхельм и его супруга пожаловали в усадьбу, чтобы увезти с собой Сесилию.
Лив всхлипывала и утирала слезы, прощаясь с дочерью на ступеньках Гростенсхольма. Даг слабым голосом повторял свои бесчисленные наставления, а Шарлотту просто распирало от гордости. Подумать только — ее внучка будет на службе у короля! Разумеется, она будет ухаживать не за законными королевскими детьми, наследниками престола, но все же! Дети от Кирстен Мунк были все равно королевскими и признаны Его величеством. А также и всеми остальными. Это были две маленькие девочки, но возможно, и еще один мальчик… Шарлотта не была уверена в точности, так как один из детей умер.
Она не могла никак выпустить Сесилию из своих объятий. Слезы текли по ее лицу, но она улыбалась от счастья.
Да, это была поистине радость!
Но вот графская свита исчезла за поворотом, миновав церковь. Домочадцы продолжали махать Сесилии, пока кортеж и вовсе не скрылся из виду.
Силье видела уезжающих из своего окна в Линде-аллее. Сесилия навестила ее накануне, чтобы попрощаться.
Милая Сесилия. Она не так ослепительно красива, как многие женщины из рода Людей Льда, но превосходила, пожалуй, их всех своим обаянием и умом.
Силье подумала, что она будет скучать по своей бесподобной внучке.
А три дня спустя, когда все обитатели Гростенсхольма собрались за обедом, включая и Силье, у которой нога стала получше, Тенгель получил послание от местного священника. Он сразу же собрался в дорогу.
— Тебя зовет священник? — сказала Шарлотта. — По-моему, раньше он делал это с неудовольствием.
— Раньше он не болел, — резко ответил Даг.
Никто в деревне больше уже не страшился внешности Тенгеля. Его широкие крепкие плечи, казалось, воплощали собой защиту от всяких болезней и напастей. Между тем священник, блюдя духовную чистоту, держался от Тенгеля на расстоянии. Ведь Тенгель не принадлежал к усердным прихожанам.
Тенгель собрался в путь. Остальные продолжали обедать. И так как обед состоял из множества блюд, то семья продолжала сидеть за столом и смогла услышать разговор Тенгеля со слугой в прихожей после его возвращения домой.
— Нет, не дотрагивайся до меня, — говорил тому хозяин.
— Что-то случилось, — прошептал Аре.
Тенгель на мгновение вернулся в столовую, и Шарлотта сказала ему:
— Сядь, пообедай сначала.
Но он продолжал стоять в дверях.
— Что произошло? — в испуге спросила Силье.
Тенгель ответил коротко:
— Чума.
— Чума!
Мета раскрыла рот и инстинктивно прижала к себе двух своих сыновей. Суннива поискала руку Таральда под столом. Лив пораженно выговорила:
— Какой ужас! Слава Богу, что Сесилия уехала отсюда!
— Насколько это серьезно, Тенгель? — озабоченно спросила Силье.
— Поражены два двора на той стороне деревни. И один человек в доме священника. Я только что вернулся оттуда и не хочу никого трогать. Мне следует выйти.
— Нет! — выдохнула Силье.
— Я должен вернуться в деревню. Они рассчитывают только на меня. И священник благодарит Бога за то, что во всей округе есть хоть один человек, разбирающийся во врачебном искусстве. — Тенгель горько улыбнулся. — Лучший в Норвегии, как сказал священник.
— Что же это за чума? — продолжала Силье, которой довелось наблюдать разные формы этой страшной болезни.
— Она связана с кровопотерей, — ответил Тенгель.
Силье и Шарлотта застонали. Хуже быть не может! Это значит, что этот вид чумы напоминает тиф или холеру, она истощает тело больного за короткий промежуток времени, вызывая обильную, смешанную с кровью диарею. Смертность при таком заболевании была высокой.
— Я поеду с тобой, дедушка, — решительно сказал Тарье и поднялся из-за стола.
— Нет уж, ради Бога, — ответил ему Тенгель. — Я запрещаю тебе делать это!
— Но я не боюсь заразиться.
— Ты не должен принести эту заразу в наш дом, мальчик! Я не могу подвергать тебя опасности! Только не тебя, Тарье! Ведь ты должен передать наше наследство дальше. Я не могу потерять кого-то из вас, вы понимаете?
— И мы тоже, — сказал Якоб Скилле. — Мы не хотим потерять тебя!
Поднялся общий ропот. Тенгель был взволнован, но настаивал на своем:
— Кто-то же должен помочь этим несчастным!
— Вот именно, — выступил вперед Тарье, — и будет разумнее, если мы будем помогать им вместе, дедушка. Один ты не выдержишь, и тогда приход останется вообще без всякой помощи.
Ирья, которая сопровождала Силье в усадьбу и обратно, тоже поднялась со своего места:
— Если я чем-то смогу помочь вам, господин Тенгель, то я буду очень рада этому.
— И занести при этом чуму в Эйкебю? Заразить всех остальных? Нет уж, благодарю! Ирья и Тарье, вы не понимаете всей опасности! Я-то смогу побыть некоторое время в изоляции, чтобы не распространять заражения дальше…
— Нет, Тенгель! — взмолилась Силье. — Позволь мне быть с тобой!
Он коротко улыбнулся ей.
— Я справлюсь сам. И я не позволю втягивать в это дело молодых.
— Дедушка, позволь мне помочь тебе! — упрашивал Тарье. — Я хочу проверить свою теорию, должен же я сделать что-то.
— Тарье, — начала Мета упрашивать своего сына. — Не заставляй нас горевать о тебе.
— Я все же могла бы сопровождать вас, — продолжала Ирья. — Я не боюсь заразиться. И даже если я заболею, нас все равно так много в Эйкебю, что потеря будет невелика.
Она поймала на себе взгляд Силье и опустила глаза. Силье догадалась. Она знала причину. Ее глаза выразила понимание и беспомощность. Она так хотела помочь Ирье, но не могла ничего сделать.
— Дорогая Ирья, — вымолвил Тенгель, тронутый ее волей к самопожертвованию.
Суннива бросилась в объятия Таральда.
— Я боюсь! Вдруг мы заразимся! Вдруг я умру! И Таральд тоже!
Он заботливо прижал ее к себе.
— Я буду ухаживать за тобой, дорогая.
— Не выходите из дома! — твердо сказал Тенгель. — Никого не впускайте к себе! Запомните: выходить нельзя! Никаких визитов и общения между Гростенсхольмом и Линде-аллее. Я уезжаю в деревню, и мы расстаемся надолго.
