– Тебя называют сыном Свана, – сказал Альвир скальд. – Но не видать по тебе, чтобы ты вырос на корабле.
Арни ответил:
– Я приёмный сын, и Сван совсем недавно ввёл меня в род. А родился я невольником и был пастухом.
Скальд кивнул:
– Вемунд рассказывал, как ты его проучил… Хороший наследник будет у Свана. Ты нравишься мне, и я думаю, что ты не обидишься, если я тебе скажу, что знавал человека, на которого ты похож гораздо больше, чем на Свана. Хотя и на Свана ты тоже очень похож…
Арни растерянно молчал, не зная, что и сказать. Альвир Хнува повёл его к морю, на пристань. Холодные серые волны медленно разбивались о дубовые сваи, припорошенные снегом. Альвир подошёл к самому краю и указал пальцем на промёрзший деревянный настил у себя под ногами:
– Вот здесь погиб человек, про которого я говорю.
1– Восемнадцать зим назад, – сказал Альвир скальд, – стояли такие же холода. И фиорды были забиты льдом, а по берегам лежал снег. И только тот выходил в море, кого гнала из дому нужда.
Вот уже много ночей с юга на север вдоль берега шёл запоздавший корабль… Это был торговый корабль под синим парусом, чтобы не лезть на глаза викингам и иным отчаянным людям. А хозяин корабля звался Скьёльдом Купцом. И он возвращался домой из Вестфольда, где торговал целое лето и даже не собрался вовремя отплыть.
У него на корабле было много народу – свои работники и ещё другие люди, припозднившиеся в пути. Каждый из них заплатил Купцу звонким серебром за место на деревянной скамье. Корабль приставал к берегу, и одни путники поднимались на палубу, другие уходили на берег.
Когда Скьёльд остановился в Южном Мёре, у одного населённого мыса, к нему проводили молодую девушку по имени Ингунн дочь Бранда, желавшую добраться в Северный Мёр.
– Оттуда весной будет судно в Исландию, – так объяснила Купцу сама Ингунн. – Туда перебрались все родичи, а здесь у моего воспитателя и дом и двор размыла река…
Скьёльд сказал:
– А две марки серебром у тебя найдётся?
Ингунн всплеснула руками:
– Как же я проживу зиму, если отдам тебе всё, что у меня есть?..
– Уступил бы ты, Скьёльд, – проворчал кто-то из корабельщиков, но Купец виду не подал, что слышал эти слова. Он-то знал, что другого корабля в Северный Мёр не будет до лета, и пусть девчонка расплачивается, если хочет увидеть родню. Кончилось тем, что он принёс весы, и серебро исчезло в его кошеле. Скьёльд указал Ингунн одну из скамей:
– Будешь сидеть рядом с тем парнем в войлочной шапке.
Корабль между тем готовился отплывать, и Ингунн дочь Бранда пошла и села там, где ей было указано. Человек в шапке молча подвинулся к борту, освобождая ей место. Мельком глянул на неё и вновь опустил голову, кутаясь в плащ…
Но от этого короткого взгляда у Ингунн пробежал по спине холодок. И она оглянулась на берег, уже отодвигавшийся прочь, за полосу дымной чёрной воды. Никогда прежде ей не бывало так страшно. Если этот человек посмотрит на неё ещё раз, непременно что-то случится. Она не знала, хорошее или плохое. Но случится обязательно, и от этого было вдвое страшней.
На ночь Скьёльд остановился у безлюдного побережья. В заледенелых утёсах бродило чуткое эхо, и люди невольно понижали голос, беседуя друг с другом.
Спать же легли прямо на палубе, под скамьями. А чтобы не сыпался снег, натянули сверху пёстрый шерстяной шатёр.
У каждого, в том числе и у Ингунн, было при себе тёплое одеяло или плащ, но холод донимал беспощадно. Ингунн пыталась поплотнее сжаться в клубочек, не смея перевернуться на другой бок: не потревожить бы угрюмого соседа, страшно подумать. Потом неожиданно её, полусонную, обняло мягкое тепло… Ингунн расправила затёкшие ноги, и добрый сон быстро перенес её домой.
Она открыла глаза, когда в тучах забрезжил неяркий поздний рассвет. Поверх её плаща лежал чужой плащ. Человек в войлочной шапке сидел на своём месте возле борта. Он хмурился, щупая сквозь меховую куртку свой правый бок.
Ингунн приподнялась на локте:
– Спасибо тебе… Вот твой плащ.
Он даже не повернул головы.
– Оставь у себя.
Вот так она впервые услышала его голос. А сказано это было сквозь зубы и нехотя. Ингунн попробовала возразить:
– А как же ты?..
– Я сказал, оставь у себя!
Он явно не привык, чтобы с ним спорили. Ей очень хотелось чем-нибудь его отдарить, но как это сделать, Ингунн не знала. Спросить, не болит ли бок, не надо ли помощи?.. Наверняка он ответил бы – не твоё дело. Или ещё как-нибудь вроде того.
Поэтому Ингунн промолчала…
Следующие две ночи она вновь спала под его тёплым плащом, и спалось ей хорошо. И за всё это время они не обменялись ни словом. Ингунн только и вызнала у мореходов, как его звали: Одд.
По крайней мере так он разрешал себя называть.
А потом налетел тот шторм…
– Откуда же ты всё знаешь?.. – спросил Арни, волнуясь. – Ведь это было давно!
– Я был там, сын Свана, – ответил Альвир скальд. – И я сам видел всё то, о чём сейчас говорю.
– Но откуда же ты знаешь, о чём она подумала? И почему промолчала? Ты с ней говорил?..
– Плохим был бы я скальдом, если бы не привык всматриваться в людей, – проговорил Альвир негромко. – И многое замечать, скрытое от других. И я сразу понял, что они полюбили друг друга тотчас же, как только встретились на корабле. И что суждено им было от этого великое счастье и великая беда…
Тут сзади подошёл Сван Рыжий. И остановился послушать.
2– Мы видели, как подходил шторм, – сказал Альвир скальд. – Тучи опускались всё ниже, а потом по воде побежала темная полоса…
– Вели подобрать парус, Купец, – посоветовал Одд. Он редко открывал рот по пустякам, и многие нашли, что он был прав. Скьёльд же ответил:
– Не ты хозяин здесь, на корабле.
Одд промолчал, но тут шквал налетел, и кораблю едва не пришлось остаться без мачты.
Тёмное небо понеслось над самой водой, цепляя верхушки волн. Бешеный ветер нёс пригоршни снега. В снастях выла стая волков. Дочери морского Бога Ньёрда заглядывали через борта.
Но всё бы ещё ничего, если бы у рулевого весла сидел умелый и опытный кормщик. Скьёльд же, как скоро стало понятно, куда больше привык браниться на прибрежном торгу, чем в бурю править нагруженным кораблём. Да и за самим кораблём можно было бы ухаживать получше. Шторм заставлял его стонать и скрипеть, и в плохо проконопаченные швы сочилась вода.
Когда Скьёльд в третий раз подставил волне борт и у промокших людей стали появляться на одежде сосульки – Одд поднялся на ноги и пошёл к нему на корму. Сидевшие ближе других потом утверждали, будто он при этом сказал:
– Нечего всем гибнуть из-за того, что один глупец здесь хозяин.
