— Мы вернемся раньше, — заверил ее Бернард.
— Вот и хорошо. Да, Тави…
— Что, тетя Исана?
— Ты не знаешь случайно, откуда у Беритты свежий венок из бубенцов?
Тави виновато покосился на дядьку и покраснел.
— Ну, наверное, нашла где-нибудь…
— Ясно. Она еще не доросла до брачного возраста, она слишком безответственна, чтобы растить ребенка, и уж наверняка слишком молода, чтобы носить бубенцы. Как ты думаешь, найдет она их еще раз?
— Нет, мэм.
— Вот и отлично, — немного резко произнесла Исана. — Мы обсудим этот вопрос, когда ты вернешься.
Тави поежился.
Бернард сдерживал улыбку до тех пор, пока водяное изваяние не растворилось в ручье.
— Значит, не было девушек, да? А мне казалось, это Фред гуляет с Бериттой.
— Он и гуляет, — вздохнул Тави. — Возможно, для него она и носит венок. Но она попросила меня набрать ей бубенцов, и… ну, тогда казалось, что это очень важно.
Бернард кивнул.
— Совершать ошибку не стыдно, Тави, — если ты извлек из нее надлежащий урок. Мне кажется, ты достаточно умен, чтобы это стало для тебя уроком: нужно делать то, что важнее. И что?
Тави нахмурился.
— Что — «что»?
Бернард продолжал улыбаться.
— Что ты усвоил этим утром?
Тави уперся взглядом в землю.
— Что с женщинами одни неприятности, сэр.
Бернард открыл рот и вдруг оглушительно захохотал. Тави осторожно покосился на дядю и позволил себе слабо улыбнуться. Глаза Бернарда сияли весельем.
— Ох, парень! Это всего лишь половина истины.
— А другая половина?
— Другая? То, что тебя все равно к ним тянет. — Он покачал головой, и улыбка его сделалась мечтательной. — В твои годы я тоже отчебучил пару глупостей, чтобы произвести впечатление на девиц.
— А стоило?
Улыбка исчезла с лица Бернарда, но мечтательное выражение осталось. Просто улыбка ушла вглубь, словно он дарил ее тому, что существовало только в его памяти. Бернард никогда не говорил ни о своей покойной жене, ни о детях, тоже давно уже умерших.
— Да. До последнего синяка, до последней ссадины.
Тави вдруг очнулся.
— Как думаешь, Биттан виновен?
— Скорее всего, — ответил Бернард. — Но я могу ошибаться. До тех пор пока мы не выслушали все стороны, нам стоит воздержаться от окончательных суждений. Солгать твоей тетке ему не удастся.
— Мне удается.
Бернард рассмеялся.
— Ты все-таки поумнее Биттана. И потом, у тебя богатый опыт.
Тави улыбнулся в ответ.
— Сэр, я и правда могу отыскать отару. Нет, честно.
Мгновение Бернард молча смотрел на Тави. Потом кивнул.
— Вот и докажи, парень. Докажи мне.
Недовольно хмурясь, Исана подняла взгляд от кастрюли с водой. Когда-нибудь этот парень вляпается в неприятность, из которой выкрутится лишь благодаря хорошо подвешенному языку… Неяркое осеннее солнце светило в окна главной кухни Бернардгольда. В помещении пахло пекущимся хлебом и жареным мясом, которое шипело на вертеле над углями. Спина у Исаны уже болела от утренних хлопот, ведь они начались задолго до восхода солнца, и ни малейшего шанса отдохнуть в обозримом будущем у нее не было.
Всякий раз, как выдавалась пара свободных минут, она тратила их на то, чтобы, поглядывая на кипящий котел, с помощью Рилл следить за Кордами и Уорнерами. Уорнер с сыновьями помогали Фредерику-старшему, отвечавшему за всех гаргантов в хозяйстве, который вместе с долговязым сыном, Фредериком-младшим, чистил хлев.
Корд с младшим сыном бездельничали во дворе. Старший сын Корда, Арик, все утро колол дрова, давая выход жгущей его изнутри энергии. Напряжение сгущалось все утро, и это ощущалось всеми — даже теми, в телах у которых не было ни унции водяной магии.
Женщины забежали на кухню за своей полуденной трапезой — наскоро разогретой овощной похлебкой, вчерашним хлебом и сыром, — но есть предпочли на прохладном дворе. Усталое осеннее солнце освещало двор усадьбы, защищенный от холодного северного ветра высокими каменными стенами Бернардгольда. Исана не пошла за женщинами. От напряжения, сгущавшегося во дворе, ей становилось дурно, и она старалась по возможности дольше сохранить силы и самоконтроль на случай, если ей придется вмешаться.
Поэтому Исана, не обращая внимания на голодное бурчание в животе, сосредоточилась наделах, не забывая при этом прислушиваться к ощущениям своей фурии.
— Что, даже не перекусите, госпожа Исана? — Беритта оторвалась от чистки овощей.
Хорошенькое личико ее было чуть подрумянено, глазки — подведены. Исана уже предупреждала ее мать насчет того, что Беритта слишком молода для подобной ерунды, и нате вам: в волосах светлеют свежесорванные цветы, напоминающие колокольчики, а рубашку она надела с бесстыжым кружевным разрезом на груди и ей явно хочется смотреться на свое отражение в любой блестящей поверхности куда больше, чем помогать готовить вечернее угощение. Исана уже истощила свою изобретательность в попытках занять девку, чтобы та не шаталась по двору. Беритта часто развлекалась, глядя на то, как молодые мужчины соперничают за ее внимание, а уж в такой рубашке, да еще с бубенцами в волосах она и вовсе заставит их поубивать друг друга. Исане же и без того хватало сложностей.
Она покосилась на девицу, потом пошевелила кочергой угли в печи, где одна или две мелкие фурии огня, правившие очагом, явно ленились, исполняя свои обязанности. Она начала пихать их кочергой, и огонь сразу заплясал веселее.
— Как только найду свободную минуту, — ответила она девушке.
— А вам бы следовало… — отозвалась Беритта немного огорченно.
— Ты чисти, Беритта, чисти. — Исана повернулась к столу.
Вода в миске зарябила, поверхность ее приподнялась и выгнулась, приняв форму лица — ее собственного лица, каким оно было много лет назад. Исана улыбнулась своей фурии. Рилл всегда помнила, как выглядела Исана в день, когда они нашли друг друга, когда Исана, тогда еще совсем девчонка, младше нынешней Беритты, заглянула в тихое лесное озерко.
— Рилл, — сказала Исана и коснулась поверхности воды. Жидкость в миске взвихрилась вокруг ее пальца и чуть сдавила мягким пожатием. — Рилл, — повторила Исана. — Найди Бернарда. — Она представила брата: его уверенную, бесшумную походку, его негромкий бас, его крепкие руки — и передала этот образ через кончик пальца. — Найди Бернарда, — повторила она.
Фурия дрогнула, поверхность воды разгладилась, а потом Рилл исчезла из миски, скользнув бесшумной невидимой волной, ощутимой только по едва заметному покалыванию кожи.
