— Граф, — неуверенно позвала я. Ещё пять минут назад я была преисполнена решимости во что бы то ни стало разбудить нашего хозяина, но сейчас при виде мирно спящего в кресле человека решимость моя истаяла, как кубик сахара в чае. А ну как его опять переклинит и он вконец меня напугает своей непредсказуемостью?
Я тихо отступила на шаг.
— Вам что-нибудь нужно, Мара? — Граф не открывая глаз, переложил ногу за ногу, и тихо освободился от порочащих его доброе имя бутылки и бокала.
— Нужно вызвать лекаря. Там… Вела…
Граф резко открыл глаза и совершенно трезвым взглядом вперился в меня.
— Что случилось?
— Она родила мёртвого ребёнка и теперь сама может отправиться вслед за ним, господин. У неё сильное кровотечение.
— Когда это произошло?
— Час назад. От силы полтора.
— Что значит "от силы"? — холодно уточнил встающий граф. Его тон мне не понравился. — Она почти два часа, как умирает, а вы приходите лишь сейчас и говорите "от силы"?
— Граф?
— Не графкайте! — рявкнул мой господин, хватая меня за руку и увлекая за собой вверх на второй этаж. — Вы обязаны были первым делом бежать сюда и разбудить меня, а уж потом…
— Простите, но я была занята с Велой — помогала повитухе. Антоний и Велета были не в состоянии.
Моя кисть затрещала, сминаемая мощной рукой беснующегося мужчины — моих отговоров он просто не слышал. Обиженная и разозлённая за непонятную вспышку гнева, я попыталась затормозить. Бесполезно! Проще остановить табун лошадей кривым посохом, чем сдержать этого с позволения сказать заботливого хозяина.
— Отпустите меня! — уже в его комнате мне наконец удалось освободиться из цепких лап графа (а может он сам отпустил меня). — Какое вы имеете право?
— Че-его? — я шестым чувством поняла, что он удержался от затрещины лишь силой воли — вон, аж костяшки пальцев побелели, сжимаемые в кулаке.
— Я не заслужила такого тона и мы оба это знаем.
Мы уставились друг на друга злые, как носороги, уперев руки в бока.
— Ишь, какая?! — полувосхищенно, полураздражённо проворчал мужчина, надевая чистую рубаху прямо поверх старой мятой. Из кучи хлама, наваленного на кровать, он извлёк тёплые штаны и гетры после чего не стесняясь прямо при мне и надел, разумеется, на уже одетые раньше.
Не слишком церемонясь, он сунул мне в руки выуженную из всё той же кучи мощную связку ключей.
— Пока не вернусь — ты мой заместитель, — сообщил он на ходу надевая мятый сюртук и испарился за дверью. А я осталась стоять посреди хозяйской мусорки дура дурой.
Разбудило меня как всегда мурлыканье Альбины. Она спокойно вылизывала шерсть, увалившись на мои ноги. Я минуту приходила в себя, припоминая события прошедшей ночи, но возвращения в свою комнатушку в них не нашла: сон сморил меня прямо в хозяйской опочивальне. Девы не было — она всегда вставала на зорьке, как и я, обычно приходя в кухню первой или второй, в зависимости от того, кто кого перегонит в дверях — я или она (хотя, обычно, первым был дед Лукон, который там вообще ночевал). Вместо неё рядом со мной сидела кимарившая Вета. Почти потухший фитилёк гарной лампы чадил с другого конца комнаты. Уже вечернее солнце мягко вызолотило пол и стену моей обители — я проспала добрых двенадцать часов. Нужно было одеваться и выходить.
— Как ваше самочувствие, Мара? — я нашла графа у конюшни, где он собственноручно вычищал соловую кобылу, свою любимицу Маретту. При виде меня, лошадь приветливо заржала, тыкаясь носом в ладони в поисках кусочка сахара. Не найдя в них ничего съедобного, разбалованная животина обижено фыркнула и отвернулась, делая вид, что вообще меня не заметила.
— Вот, — в руки графа легла увесистая связка, тихо звякнувшая при передаче. — Плохой из меня заместитель, как только вы уехали я сразу заснула и… и кажется у вас в комнате.
— Знаю, я относил вас к себе. Хотя вроде бы только жениху пристало вносить юную очаровательную деву в спальню на руках. — В глазах господина заплясали задорные чёртики, видя, как я заливаюсь краской. — Как ваше самочувствие?
— У меня всё хорошо. Как Вела.
Боль утраты заломила виски, я прекрасно знала КАК она — её Печать мозолила глаза с тех самых пор, как я очутилась в "Призрачной". Вот сейчас граф печально вздохнёт, отвернётся, чтоб не видеть моих слёз и скажет:
— У неё всё хорошо. Климент с бабкой не отходят от неё ни на шаг, время от времени переругиваясь на профессиональной почве, но дело своё знают. — Граф спокойно продолжал вычищать кобылу и не думая воротить от меня хитрющую рожу. Я не сразу поверила своим ушам: Вела! Живая Вела!!!
— Она… она не умерла?
— А вам бы этого хотелось?
Я поперхнулась. Нет, конечно, но Печать…
И тут до меня дошло — я видела смерть, охотившуюся не за ней — за ним, за младенцем. Ему было предназначено умереть, а я всё это время шарахалась от Авелии, как от прокажённой. Меня охватила безудержная радость — совсем как тогда, когда я встречала свой последний рассвет с анахоретом на вершине горы. Я понимала что так нельзя, что нужно вспомнить о мёртвом ребёнке, но мне так хотелось просто порадоваться жизни.
— Я тоже рад за Велу, — граф заметил моё ошеломлённое лицо, готовые пойти в пляс ноги, цепким оценивающим взглядом прошёлся по всей фигуре. — Но ещё больше я рад за вас — вы наконец выздоровели.
— Что? А я и не болела. Так прихворала на пару дней, а все уже в панику.
— Пару дней! Мара, да мы целую неделю по очереди дежурили у вашей кровати. Вы не приходили в сознание и постоянно что-то бормотали. Лекарь буквально разрывался между вами и Велой и срывался на нас.
— "Мы"?! — только его в моей комнате и не хватало!
— Ну, я же тоже человек, — немного смутился мой господин. — У меня пару раз была бессонница и я подменил Минору.
— А эта что там делала?
— Выполняла его приказ, разумеется.
Мы дружно повернули головы на звук голоса. К нам шагала высокая фигура, закутанного в дорожный плащ мужчины. Встопорщенные от ветра тёмные волосы в беспорядке разметались по голове, едва касаясь плеч. В необычно больших глазах плескался чистый океан — единственный яркий элемент во всём лице. Вета говорила, что ему стукнуло тридцать семь, но выглядел он в лучшем случае на тридцать. Острые скулы, бескровные губы — я уже видела этого типа однажды, только в прошлый раз он выглядел куда более добродушным и привлекательным…
— Милорд, моё почтение, — мой давешний спаситель обдал меня холодным колючим презрением, всего секунду задержав на мне взгляд. И хвала небу, что только на секунду, иначе б я покрылась инеем.
