Стена покраснела.
— Нет совпадений, — сказал Хранитель шансов.
В этот миг, торопливо шагая, в зал вошла восьмая Сестра.
— Подождите, — сказала она. — Кажется, у нас неполадки интерфейса. Я введу Число просителя еще раз.
— Таких прецедентов не было, — закричал Хранитель шансов.
В зале повисла гробовая тишина. Сестра откинула назад капюшон и пристально посмотрела на человека, стоявшего на возвышении.
— Твое сердце, — сказала она. — И твои воспоминания. Вот достаточный прецедент.
Она опустила голову, капюшон упал на лицо, скрыв его в тени. Она набрала число.
Стена мигнула, засветилась белым светом и вновь покрылась Числами. Желтые сполохи заполнили комнату.
— Совпадение, — сказал Хранитель шансов. — Числа признали вашу апелляцию.
Хранитель шансов проводил Грега в приемную.
— Когда вы вернетесь, Холли и Мириам будут дома. Событие аннулировано. С этого момента ваша жизнь будет развиваться в соответствии с судьбой вашего мира.
— Благодарю вас, — сказал Грег.
— Вы сами не понимаете тяжести своего проступка. Говоря вашими словами, вы всех нас прокляли. Каждый из присутствующих в той комнате стал свидетелем величайшего греха в истории нашей культуры.
Грег молча подождал, понимая безмерную усталость и растерянность старика.
— Мы видели, как Числа покорились вмешательству — основному инстинкту, материнской любви.
Грег положил руку на плечо тестя.
— Существует высший закон, — сказал он.
— Нет ничего выше Чисел.
— Холли говорила мне, что большие шансы перевешивают меньшие, что так бывает всегда, в любых ситуациях, и это определяет результат ваших судов.
— Да. Это так.
— Попросите-ка вашу машину для розыгрыша шансов устроить так, чтобы я нашел Холли в моем мире, и полюбил ее неистово, и вдохнул эту любовь в других людей, и поколебал неприступность Сестер Колеса, и затуманил рассудок самого Хранителя шансов. Попросите-ка ее выдать все эти шансы.
Нечто похожее на понимание промелькнуло в глазах Хранителя шансов. Грег повернулся и пошел к двери. Рубиновый поцелуй Холли жег ему ладонь.
Он слышал, как старик пробормотал за спиной:
— Мы сохранили свою веру. Мы сохранили свою веру.
В тот день, когда Мириам Хэлли исполнилось семнадцать, она поцеловала молодого человека по имени Джеймс Маркхэм.
— Я счастливейший человек на свете, — сказал он ей.
— Это будет правдой, — сказала она, повторяя слова отца, — до тех пор, пока ты не забудешь об этом.
* * *
Каждому писателю знакома страсть к игре. Писательство — это дьявольская лотерея, где каждый участник вытягивает свой билет, повинуясь импульсу. Факт, что тот или иной роман или рассказ увидел свет, является чистой случайностью. Редактор, находясь в подпитии или охваченный любовной эйфорией, приобретает рукопись, тут же начинает жалеть об этом, но не звонит писателю (иной раз подобный редактор выбрасывает клочок бумаги, на котором записаны координаты писателя). Потом редактор умирает — или, в лучшем случае, исчезает. В конце концов, случается, через несколько лет кто-то возвращает рукопись с запиской, извещающей, что ее обнаружили в кладовке и что в будущем автор должен снабжать рукопись открыткой. В течение этих лет, что книга пропадала в издательстве, автор еще на что-то надеялся, говоря доброжелательным друзьям: «Подозреваю, что они разрабатывают новую Маркетинговую Стратегию». Но вот книга возвращается, и автор начинает рассылать рукопись всем редакторам, известным в обжитой части вселенной, и ото всех получает отказ. Эти отказы обычно имеют форму писем, отпечатанных на таких 60 маленьких кусочках бумаги, которые позволяют предположить, что, издатель получает извращенное удовольствие при виде того, сколько писателей может быть повергнуто в беспросветную тоску, прежде чем закончится один-единственный лист формата А4.
Писатель в отчаянии сжигает рукопись, которая настолько пропиталась кофейными пятнами, что плохо разгорается и оказывается в мусорном бачке почти неповрежденной. Другой писатель — который в результате одержимости литературой сделался бездомным и нищим — находит рукопись и, разумеется, относится к ней с большим презрением (в природе писателей презирать друг друга). Он, однако, замечает, что чистая сторона каждого листа вполне пригодна к употреблению, пишет на ней свой собственный роман и отправляет его в крупное издательство.
Девушка-редактор, полная литературного задора, случайно читает работу первого автора (то есть оборотную сторону присланной рукописи) и пишет автору по его адресу. Ей понравилась книга. Контракт подписан. Книга опубликована. Ее никто не покупает, и она изымается из печати, однако двадцать лет спустя загадочным образом вдруг переживает второе рождение и объявляется классикой.
Если вышеизложенный сценарий кажется вам надуманным, значит, вы никогда не изучали историю литературы. И вы точно не писатель, у которого все друзья писатели, оглашающие жалобами холодный ночной воздух.
Это странная игра, но устоять перед ней невозможно.
Джейн Линдсколд
«ЛИНИЯ КЕНГУРУ»
Мюррей, наш казначей, наверное, самая скучная, заурядно мыслящая личность из всех, кого я знаю, поэтому, заслышав, как он кричит и угрожает уволить всех крупье и дилеров нашего казино, я бегу сломя голову. Ворвавшись в его подвальный офис, где он обычно мирно чахнет над грудами медяков и никелей, я вижу его бьющимся в истерике за изрезанным ореховым письменным столом.
Стэн, владелец «Линии Кенгуру», толстый лысеющий человек, обычно одевающийся в пурпурные тона и напоминающий крупную гроздь винограда, впал в столбняк при виде бушующего казначея. Его подружка Пэмми повисла у него на руке, словно опасаясь, будто ее унесет взрывной волной, стоит ослабить хватку.
— Мошенники! Мошенники! Отъявленные, наглые жулики! — завывает Мюррей. — Прохвосты! Воры! Негодяи!
Мюррей — тощий, высохший тип с блестящими черными волосами, приклеенными к голове гелем «Греческая формула». В гневе Мюррей не страшен — он выглядит скорее больным, чем грозным.
— Успокойся, — грубовато приказывает Стэн. — Мюррей, если ты не утихнешь, я не смогу понять, кого следует уволить.
Это срабатывает, и Мюррей, испустив еще пару рыданий, падает обратно во вращающееся кресло. Решив, что лучше обнаружить свое присутствие, я деликатно откашливаюсь. Стэн оборачивается и жестом предлагает мне сесть.
— Дженис, — говорит он, радуясь возможности переключиться, — ты получила мою записку? Наверху все успокоилось?
