– Тише, – буркнул отец. – Потом.
Он отказывался отвечать на вопросы девочки, Они шли по проулкам между домами, по длинным аллеям, иногда останавливались и прятались от прохожих. К тому времени, когда они миновали последние улочки и вышли в поле за Иннмэн-Пиком, окончательно стемнело.
– Папа, мне страшно.
Но отец сердито сжал руку Лизбет и ничего не ответил. Она дернулась и вырвала руку.
– Мне страшно, папочка.
Он глянул на нее сверху вниз холодными, бесчувственными глазами и потянулся к ее руке. Лизбет отпрянула в сторону.
– Зачем ты это делаешь?
– Верь мне, – сказал он и протянул ей руку. – Пойдем.
Больше всего на свете Лизбет хотелось убежать, потому что в этот миг отец показался ей чужим, каким-то существом с лицом отца, смотревшим на нее его глазами. Девочка в неуверенности застыла. Она обернулась, посмотрела на огни городка, вспомнила о графе Эгисе, о Саре и Картере, о теплом доме, где жила два года. Губы ее задрожали, она расплакалась.
– Не… плачь, – сказал отец, неподвижно, словно манекен, держа протянутую руку. – Пойдем. Я твой отец.
Как ни хотелось ей убежать, она маленькими шажками приблизилась к отцу. Ее вела боль прежней потери. Она дала ему руку, а он резко и грубо поднял ее, прижал к себе и быстро побежал по полю.
Вот тут Лизбет стало по-настоящему страшно. Она кричала, но отец был равнодушен к ее мольбам, а они уже далеко ушли от Иннмэна, и никто не услышал ее криков. Отец пробежал мимо того самого места, где Картер просил у Сары руку и сердце, мимо корсиканских сосен, фонтана с ангелом и вбежал в дверь под темным навесом.
Они неслись по коридорам и лестницам, и когда у Лизбет больше не осталось сил кричать, она тихо заплакала, а когда и слез не осталось, умолкла. Минуты сменились часами, девочка заснула, и ей приснилось, что ее укачивает на руках Сара.
Проснувшись, она обнаружила, что отец все еще куда-то несет ее, но только теперь они были не одни. К ним присоединились двое мужчин в серых плащах. Один из них нес фонарь и освещал путь по темным коридорам. Лизбет догадалась, что это анархисты, потому что они были похожи на тощих людей в балахонах, которые когда-то всем заправляли в Иннмэн-Пике. Все молчали, но вели себя как люди, опасающиеся погони. Всю ночь они торопливо шли вперед, и отец ни разу не опустил девочку на пол. Как ни страшно было Лизбет, а быть может, именно из-за того, что ей было страшно, она заснула.
Потом ее разбудили в пустом коридоре, где фонарь освещал дощатый пол и обои с рисунком в виде белых лебедей, и покормили сушеным мясом и размоченными в воде сухарями. Она сидела рядом с отцом, машинально, без аппетита пережевывая невкусную еду.
– Папочка, куда мы идем?
Отец посмотрел на нее. Глаза его в свете фонаря казались желтыми. Он не потянулся к девочке, не прикоснулся к ней.
– Недалеко. Теперь уже недалеко.
– Где ты был, папа? – спросила. Лизбет, но он не ответил, и она решила, что очень плохо вела себя, раз он так сердится на нее. Она снова заплакала, судорожно, отчаянно всхлипывая.
Когда все перекусили, отец снова понес Лизбет на руках, и они шли по коридорам, пока не добрались до застекленных дверей, выходивших на восток. Взошедшее солнце светило в окна за дверьми. Там протянулся коридор, вдоль стен которого развевались флаги пурпурных королевских цветов, висели пурпурные занавеси, вышитые золотом, и лежали пурпурные ковры с рисунком в виде золотых лилий. Медная табличка над дверью гласила:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БИСНИ.
ВЛАДЕНИЯ КОРОЛЯ.
Из-за солнечного света Лизбет стало немного веселее, и она решила, что отец и его спутники отыскали славное место, но никто не вышел встретить их, когда они миновали застекленные двери.
– Ты все сделал как надо, – сказал один из анархистов. – Ты будешь вознагражден. Отдай ее мне.
– Нет, папа! Не отдавай меня ему! Нет!
Но отец передал Лизбет с рук на руки анархисту, и было видно, как ему тяжело ее держать, а ведь отец нес ее без устали столько часов подряд. Когда Лизбет уносили, отец молча стоял в дверях. Девочка билась, вырывалась, кричала, тянулась к отцу, умоляла его забрать ее. Глядя через плечо анархиста, она увидела, как отец отвернулся, и не было в его взгляде ни любви, ни тревоги. Его звериные глаза были равнодушны.
Она еще долго вырывалась, но в конце концов изнемогла и затихла. Потом ей стало все равно. Она понимала, что будет наказана, вот только не знала, за что. Она плакала о Саре и графе, пока у нее не осталось сил плакать.
Много дней они шли по Дому извилистыми путями, одни из которых были светлы и радостны, другие – каменно-угрюмые, где отсветы фонаря на стенах казались похожими на блуждающие огоньки. Уже через час анархисты брали Лизбет на руки только тогда, когда она уставала до изнеможения, а остальное время она шла сама, но ее вели на веревке, обвязанной вокруг запястья, чтобы девочка не убежала. Лизбет было тоскливо и одиноко, потому что анархисты почти не разговаривали даже между собой, а если и говорили, то о том, чего она не понимала. Они с нее глаз не спускали, хотя она не знала, куда бы могла уйти от них. Лизбет чувствовала себя столь же беспомощной, как тогда, когда впервые пропал ее отец два года назад, но только теперь ей было еще хуже, ведь тогда она ждала его возвращения, а теперь – нет.
Наверное, через несколько дней они добрались до суровой и угрюмой части Дома, выстроенной из железа и серого кирпича. Злобные стражники в кольчугах из стальных колец, с пиками в руках, стояли у прохода в каждый коридор, и анархистам приходилось всем им показывать рекомендательные письма. Стражники всегда спрашивали у них, куда они идут, а анархисты неизменно отвечали: «В Заграничье». Тогда стражники умолкали, их взгляды тяжелели от страха, больше они уже ни о чем не спрашивали и пропускали анархистов.
Еще несколько дней они шли по этой суровой стране и наконец спустились по винтовой лестнице в коридор шириной не больше двух футов и высотой не больше шести, выложенный все теми же серыми кирпичами. По этому коридору шли не один час, и Лизбет уже стало казаться, что они странствуют по внутренностям каменного змея. В конце концов они подошли к обитой железом двери высотой не больше роста Лизбет. Дверь открылась поворотом железного вентиля, и обоим анархистам пришлось здорово постараться, чтобы повернуть его.
Затем они погасили фонарь и втащили Лизбет внутрь, в кромешный мрак.
– Пожалуйста, – сказала она анархисту, который держал ее, хотя она его не видела в темноте, – скажите, где мы? Почему тут нет света?
– Тут нет ни луны, ни звезд, – отозвался он. – Это страна, которую некоторые называют Забвением.
Они немного подождали, и Лизбет увидела, что тут не так темно, как ей показалось сначала, а всего лишь как в безлунную ночь при свете лучины. Ее похитители выглядели мрачными тенями, но источника тусклого света Лизбет не видела. Но все же, если бы девочка задумалась, она бы поняла, что в этом свете есть что-то жуткое, сверхъестественное. Вокруг простиралась огромная равнина с едва заметным подъемом. А на горизонте виднелся черный страшный дом, и в его окне горел свет, а кроме этого дома вокруг ровным счетом ничего не было.
