Я оглядел тушу. Вот следы от ударов копья Муимбуса, вот от Прошкиного багра. Вот отметина от моего первого выстрела, пуля пробила левую переднюю лапу. От второго выстрела осталась кровавая полоса на лбу, видимо пуля срикошетила от лобной кости. Да уж, Проухв, я опять должен тебе жизнью.
Сам Прошка отделался глубокой царапиной через всю грудь, оставленной когтем зверя и этой раной перед Мириам он мог гордиться.
Когда Мириам обрабатывала ему рану, она посадила его на лавку, но даже в таком положении возвышалась над ним едва на голову. Она хлопотала вокруг него, приговаривая — букашечка мой — а Прошка откровенно млел. И вид у него был такой, что он готов один выйти на этого зверя, лишь бы все это повторилось. Затем их идиллия закончилась, потому что Мириам потребовала у него снять штаны, чтобы осмотреть раны и там. Тут я тактично вышел.
Объясниться с Муимбусом мне удалось достаточно легко с помощью жестов и рисунков на земле. Он не выглядел уже таким весельчаком, как еще вчера, но на его лице не было и тени смущения, от того, что люди видели, как он рыдал, горюя о погибшей матери.
А я сидел и думал, зря мы вбили все в голову, что умнее этих людей, дикарей по нашему мнению. И пусть сидящий передо мной человек понятия не имеет, что земля имеет форму шара, что существуют такие науки как генетика или астрофизика, и еще о массе других вещей… Разве от того, что это знаю я, я пользуюсь большим объемом мозга, чем он? Нет.
Но все его знания сопряжены с навыками и умениями, в отличие от того же меня, чья голова забита массой ненужной и никогда не могущей пригодиться мне информацией. Так кто же из нас более ущербен?
И что, он не умеет любить, страдать или определить, что вот этот человек трус, вот тот негодяй, а вот тому можно доверить свою спину? Не может восхищаться красотой женщины, любоваться пламенеющим закатом, взять в руки своего только что родившегося ребенка глядя на него ласковой улыбкой, ощущая, как замирает сердце, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы?
Муимбус дал нам людей в сопровождение. Мы отправились на двух лодках, утлых суденышках с каркасом из жердей, обтянутых чьей-то толстой кожей и называемых бароси.
Прошка, когда уселся в одну из них, боялся даже пошевелиться, потому что от края борта до воды было не более ширины ладони. Но мы в полной мере оценили их малый вес, когда пришлось нести бароси на волоках, коих оказалось не меньше полудюжины. К вечеру четвёртого дня пути, оставив лодки на берегу озера, которое пересекали чуть ли не весь световой день, мы поднялись вслед за нашими проводниками на высокий холм.
Перед нашими взорами предстала бухта со стоявшей посреди входа в нее одинокой скалой. На берегу бухты расположилось селение, я бы сказал, весьма немаленькое, больше похожее на городок. На одном из мысов, перед ходом в бухту, даже присутствовал форт.
Что особенно порадовало, возле причала и на водной глади залива виднелось несколько кораблей, среди них попадались даже двухмачтовые.
— Нгбочи аика — указывая рукой на селение, произнес один из проводников, тот, что имел боку так похожий на мачете тесак. Да, мы отдали многие из имеющихся у нас вещей, даже Прошкин багор. Отдали не то чтобы в уплату, скорее в благодарность. Взамен багра Проухв получил во временное пользование копье, на которое сейчас и опирался.
Помню, я даже хохотнул, представив следующую картину:
— Я граф Артуа де Койн — обращусь я к владельцу парусника, на котором буду рассчитывать добраться до Гостледера. — Да, да, то самый де Койн, жених Ее императорского величества Янианны I, горячо ею любимый. И только нелепое стечение обстоятельств вынуждает меня расстаться со многими дорогими моему сердцу вещами, которые я хочу предложить вам в уплату за проезд.
Такими как котел, мешки, сшитые из парусины, иглы для штопки паруса. Прошкин багор и даже пинетки, пошитые из голенищ его ботфорт…
— Нгбочи… чего? — недоумевающе спросил я.
— Большая деревня, ваша светлость — сказала Мириам.
Теперь я недоумевающе посмотрел на нее. Ты что, знала их язык и молчала? Ты у Проухва таким вещам научилась?
Мириам смутилась под моим взглядом.
— Там, откуда я родом, тунлоси много. Тунлоси — это они сами себя так называют.
Теперь понятно. Видимо и в тебе есть толика крови тунлоси, вон ты какая смуглая. Даже в тех частях тела, что скрыты под одеждой. Только почему же ты молчала, девочка?
— Я бы сказала, если бы они задумали что-нибудь плохое и я услышала — сказала она в ответ на мои мысли.
— А о чем они вообще говорили?
Тут Мириам окончательно смутилась и даже слегка покраснела.
Так, можешь ничего не говорить, и так все понятно. То-то ты частенько выглядела смущенной и в деревне тунлоси и по дороге сюда.
О чем ей было говорить-то? О том, что мужчины обсуждали достоинства ее фигурки или вовсе предавались эротическим фантазиям, глядя на нее? И как пожалуешься?
— Ваша светлость, они мечтают о том, чтобы…
И Прошке бы такое услышать много удовольствия бы не составило. Да и выдать им свое знание языка было бы не совсем умно.
Помню, когда я впервые попал за границу и шел по улице чужого города в компании таких же молодых парней из нашего экипажа, как и сам, мы в полный голос обсуждали идущих нам на навстречу девушек. И…
Так, Артуа, не время сейчас предаваться воспоминаниям. Вот состаришься, времени свободного много будет, тогда и займешься мемуарами. Сейчас нам еще часика три пешочком идти до порта, а светило уже к закату.
Мы сердечно попрощались с нашими проводниками, а Мириам на прощание что-то им сказала на родном тунлоси языке, весьма смутив этим уже их.
Я смотрел в след этим людям и думал. Нет, они не чураются остального мира, имея контакты с ним. Среди их вещей много металлических изделий, ткани. Вот только берут они самое необходимое, то, чего не могут сделать сами. Все остальное дает им природа. И они, наверное, счастливы.
В городок мы входили уже почти в полной темноте. Оно и к лучшему, вид у нас еще тот.
Таверну нашли сразу же, типичное для подобных заведений строение, о два этажа. На первом этаже зал, где можно откушать и отведать, а на втором комнаты для господ постояльцев. В нее и направимся, предварительно подбить бабки. В смысле, прикинем, сколько у нас денег и на что мы можем рассчитывать.
А вот подбивать особенно то и нечего. У Прошки денег нет совсем, и об этом позаботились еще на борту катласа.
У меня имелась единственная золотая монета, девятиугольная, с квадратным отверстием посередине. Такими пользуются в герцогстве Эйсен-Гермсайдр, том, где меня сделали дворянином. Это произошло несколько лет назад, с тех пор монета у меня и осталась. Я берег ее, быть может, как раз для такого вот случая.
