— Просыпайся, княжич! — голос Иггельда, прикосновение к плечу.
— Да я не сплю, — слабо возмутился Младояр.
— Пошли, Младушка, может твой глаз острей моего, старческого, посмотришь на Белого Ведуна, — позвал ведун.
— Ну да, острей, — княжич хорошо помнил собственную беспомощность в ту ночь, ведь он ничего не видел там, где Иггельд сумел зарубить двоих, потом спохватился, — а что, Белого Ведуна словили?
— Принесли труп, — сообщил Иггельд, — только уж больно просто все, так шею и подставил…
Труп старика с длинными седыми волосами лежал отдельно от остальных. Белая рубаха, кольчуги нет. Борода… Младояра чуть не стошнило — в Крутене бороды, особенно длинные, почитались за гнусность. Пусть они кого-то и греют зимой. Но туда же падают крошки, залипает мед, присыхает пиво, потом разводятся мучные черви…
— Что скажешь, Млад?
Княжич поднял голову. Странно, как можно не заметить собственного отца, стоявшего рядом. Будто зрение стало каким-то узким, не видишь ничего, кроме того, куда направлен взгляд. Да, это отец, князь, смотрит сейчас на него печально, глаза красные. Гориполк…
— Я этого… Бегуню… Караулил. Но он ничего не сказал!
— Какая теперь разница, вот он — злыдень! — отец указал на мертвого старика.
— Он или не он? — усомнился Иггельд.
— Вот и разберитесь, вы же — ведуны, — в голосе князя не чувствовалось и тени насмешки.
— Единственный, кто знает Белого Ведуна в лицо — это Бегуня, — заметил лекарь, — но он молчит.
— Околдован, — предположил княжич.
— Или убит, а потом оживлен, — добавил Иггельд.
— Как эти? — князь указал на трупы. Младояр уже успел сосчитать — одиннадцать.
— Может, и как этот, — лекарь указал на труп старика.
— Что же он, сам себя убил, а потом — оживил? — князь не поверил.
— Я слышал о таком обряде, он дает огромную силу, — сказал Млад.
— Я не о том, — повертел головой Иггельд, — может, Белый Ведун себе пару приготовил, как раз на такой случай?
— Вот-вот, — зачастил младший княжич, — если бы ведун умер, его чары пропали бы, а Бегуня все лежит бессловесно, околдованный!
— Никакие это не чары, — рассердился лекарь.
— А что? — князь пристально посмотрел на ведуна.
— Ну… — растерялся Иггельд, пытаясь объяснить то, названия чего не знал сам, — Слова без волшбы, но человека гнетущие. Внушение…
— Ладно, — отмахнулся Дидомысл, — ты, лекарь, осмотри этого, с бородой, если убедишься, что не Белый Ведун, скажешь!
Князь отошел, Иггельду ничего не оставалось, как приступить к делу. Старик долго и пристально вглядывался в окаменевшее, как маска, лицо мертвеца. Потом приподнял веки, вглядываясь в зрачки убитого. Покачал головой.
— Млад, помоги его раздеть!
— Не хочу…
— Что?! — поразился Иггельд словам воспитанника.
— Мерзко…
— Потом руки обмоешь!
— Все одно — мерзко!
— Тогда забудь мечты стать ведуном, овладеть наукой лекарской, — разочарованно бросил наставник, начав снимать с мертвеца рубаху.
Младояр сжал зубы, сплюнул. И — стащил с мертвеца сапог. Грязная обувка казалась княжичу в этот момент менее поганой, чем рубаха убитого, ведь последнюю касалась борода. Сняв второй сапог, Младояр помог стащить порты, удивляясь неподатливой тяжести окоченевшего тела. Еще мгновение — и труп обнажен полностью.
— Кольчуги не было, — заметил княжич.
Лекарь лишь кивнул, его длинные пальцы обследовали раны, принесшие смерть бородачу. Все честь по чести, одно из ранений — сквозное, прямо через сердце. Еще одна глубокая рана — под ложечкой. Вполне достаточно, чтобы наверняка убить человека. Далее Иггельд начал изучать рубцы и шрамы. А Младояр наклонился, разглядывая наколотые картины.
— Разве найдешь теперь след укола, — махнул рукой Иггельд, — куда колдуны колят, в аккурат чей-то меч въехал!
— А это брат его? — вяло поинтересовался Младояр.
— Да.
— Наколки странные, — княжич почесал в голове.
— Отчего же? — отмахнулся лекарь, — Я смотрел, все правильно, вот мужья, вот — ведунские узоры, это — посвящение…
— Дык они все одинаковые!
— Как одинаковые? Разные — здесь одни знаки, тут — другие, и краски разные…
— Та, что в пятнадцать лет получена, должна бы уже и поистереться, поболее, чем в посвящении. А выглядят — все свеженькими…
Иггельд принялся рассматривать узоры на теле мертвеца. Перевернул труп, заглядывал и так, и эдак. Потом вдруг переключился на ноги, прошло еще мгновение — и лекарь, схватив кисть убитого, всмотрелся в мозоли…
— Ну что, Игг? — Младояр уже догадался, каков будет ответ.
— Подмена, — кивнул ведун.
— Всегда ходил в лаптях, натер руки на пахоте хлебной?
— Да, руки не обманут, — лекарь встал с корточек.
— Сюда, люди добрые! — услышали Младояр с Иггельдом голос воеводы, становившийся все громче — к ним приближались, — Вот он, злыдень, смотрите, узнавайте!
— Точно он!
— И борода длинная…
— Он, кто еще с такой бородой…
Трое мужиков, порты как будто из одной грязи после дороги, жмясь друг к другу, рассматривали убитого. Сильно сказано — рассматривали… Бросят взгляд, и тут же очи — в сторону, опасаются даже глаз задержать!
— Привезли с Гремячей, — пояснил Яснополк, — говорят, видывали Белого колдуна.
— Бороду его они видывали! — рассердился Иггельд, — Вы, люди добрые, что-нибудь кроме белой бороды у злодея помните?
Мужи помялись, глаза — ниже травы, потом один из землепашцев признался:
— Не…
Воевода резко повернулся, первым заметивший приближение князя. Дидомысл был со старшим сыном, оба выглядели так что — не подходи, коли жить хочешь!
— Ну? — бросил князь.
— Признали за Белого Ведуна, — махнул рукой Яснополк.
— А чего издали? — рявкнул Дидомысл, добавив со злостью, — Пусть поближе подойдут… Эй, славные мужи, внуки Свароговы, чего боитесь? Мертвые не кусаются!
«Славные мужи» вместо того, чтобы подойти, так и шарахнулись назад, подальше от трупа со страшной белой бородой. Воевода взял одного из деревенских за шкирку, как щенка, да подтащил поближе.
— Он оживет! — воскликнул один из деревенских, — Говорил сколько раз, умрет — оживет.
— Точно оживет!
— Ночью придет, Смерть принесет…
— Ага, — не выдержал Младояр, в голосе так и просвечивало презрение, — уже оживает, глянь — борода шевелится, задышал, поди!
Седые волосы и впрямь слегка шевелились — ветерок, все-таки. Но это понимал младший княжич, что же до мужиков… Тот, которого держал Яснополк, дико закричал, вырвался — и бежать, сломя голову. Как по команду, рванули прочь и остальные. Князь понял сына — тот не шалил, это бесилась в княжиче бессильная злоба…
