— Вопрос времени, — передразнила Анна Сергеевна. — А за это время они уже отыщут клад и смоются ко всем чертям!
— Ну, не думаю, — степенно возразил Каширский. — Если бы все было так просто, то Рыжий не стал бы приглашать экспертов, а сам отыскал сокровища.
— У вас на все готов ответ, — сварливо проговорила Анна Сергеевна. — А толку от вас… Надо было попросить Херклаффа — он бы живо узнал, куда они поехали, без вашего халявного астрала. Это ведь настоящий профессионал, не то что некоторые!
При этом Анна Сергеевна кинула столь выразительный взгляд на своего сообщника, что стало ясно, к кому она применила последние слова своей бурной тирады.
— Логично, — согласился Каширский. — Давайте свяжемся с Эдуардом Фридриховичем. Анна Сергеевна, у вас мобильник при себе, или позвоним с ближайшего почтамта?
Анна Сергеевна в ответ лишь злобно зашипела и резко прибавила шагу. Каширский едва за нею поспевал. Но не пройдя и десятка шагов, он резко остановился и чуть не припал к земле.
— Да что вы там, ногу подвернули? — недовольно прикрикнула Анна Сергеевна.
Каширский ничего не ответил, но извлек из-под одежды увеличительное стекло и стал внимательно разглядывать поверхность дороги.
— Осторожнее, Анна Сергеевна, не торопитесь, — попросил Каширский. — Тут очень странные следы. Я сказал бы, зловещие.
То, что здесь происходило нечто странное, а то и зловещее, Анна Сергеевна могла разглядеть и без оптики — на протяжении нескольких шагов вся дорога буквально была изборождена следами колес и лошадиных копыт.
— Что тут, Бородинская битва была, что ли? — брезгливо проговорила Глухарева.
— Бородинская не Бородинская, но, похоже, что-то было, — с видом знатока ответил Каширский. — Вот видите, здесь следы каретных колес и нескольких лошадей, дальше — «Бородинское побоище», а еще дальше — снова следы, но уже трех карет, а лошадей будто целый табун. И у одной довольно странные копытца, похожие на ослиные… — Каширский внимательно разглядел следы странных копыт и радостно констатировал: — А-а, так это же ваши туфельки!
— Какие у меня туфли, такие у вас мозги! — мрачно процедила Анна Сергеевна. — Ну и что все это значит?
— Вариантов объяснения может быть много, — с готовностью откликнулся Каширский. — Ясно одно — мы на верном пути!
— Это вам кто говорит — ваши анальные голоса? — скривилась Глухарева.
— Нет, интуиция ученого! — гордо ответствовал Каширский.
* * *
Дормидонт был непритворно рад приезду старых знакомцев и тут же повел их в обширную трапезную, где уже был накрыт стол.
— Нет-нет, дела подождут, — оживленно говорил бывший Кислоярский монарх, рассаживая гостей, — а сперва откушаем, что бог послал. Ты, боярин Владлен, садись рядом со мною, как самый дорогой мой гость. Шутка ли, — добавил Дормидонт, обращаясь к остальным, — пол века пил горькую, а пришел вот этот вот эскулап и за три дни отвадил от меня всякую, понимаешь, тягу к хмельному зелью!
Когда же Серапионыч попытался с приличествующими церемониями представить Дормидонту славного ново-ютландского рыцаря, бывший царь даже не дал доктору этого сделать:
— Ба, да вы же… Вы же Альфонсо! Вот уж, право, не ожидал. Постойте, когда ж мы с вами виделись? Ну да, тому назад лет тридцать. Я ж тогда еще только царевичем был и приезжал в гости к вашему королю Александру. Хотя нет, и Александр тогда еще никаким королем не был. А вас помню — разбитной такой были парнишка и состояли при… Погодите, при ком же — при короле Иезекииле или при его наследнике Александре?
— Кажется, при наследнике, — улыбнулся дон Альфонсо, весьма тронутый тем, что Дормидонт его до сих пор помнит.
— Ну, за встречу! — провозгласил Дормидонт. — Простите великодушно, себе не наливаю — отверзлась моя душа от сей отравы.
Все выпили наливки, один царь — кваса.
— Удивляясь вашей памяти, Государь, — заметил Дубов. — Я хоть и молодой еще, и по профессии вроде бы должен все помнить, а вот ведь порой забываю, с кем еще неделю назад встречался, а вы — видели человека тридцать лет назад, и надо же, узнали!
Царь от всей души расхохотался:
— Что ж вы думаете — раз я до седины дожил, так уж и всякую память потерял? Я могу забыть про вчерашнее, а что пол века назад было — все помню. Так выпьем же за то, чтобы лучшие воспоминания младых лет согревали нас до конца дней!
И с этими словами Дормидонт собственноручно разлил по чаркам искристое вино из жбана, стоявшего посреди стола. Ради такого случая он даже плеснул себе чуть-чуть на донышко.
— Хорошее винцо, — одобрил Дормидонт, — передайте, дон Альфонсо, благодарность Его Величеству Александру, но попросите, чтобы больше не присылал. А то, понимаешь, не удержусь и снова запью. А на что мне это теперь нужно? Живи себе да радуйся!
И хоть говорил Дормидонт весело, оживленно, однако Чаликова уловила во взгляде бывшего царя такую неизбывную тоску, что у нее невольно сжалось сердце. Это сейчас, при гостях он так бодрится, подумалось Надежде, а что он чувствует, о чем думает в долгие дни и ночи одиночества и бездействия?
— Ну я ж говорю — не жизнь, а сплошная радость, — продолжал Дормидонт. — Днем рыбку в озере ловлю, грибы-ягоды в лесу собираю. По вечерам вот приохотился умные книжки читать, а то пока царствовал, некогда было. — Царь вздохнул. — Жаль, Танюшки поблизости нет. И раньше не слишком часто к батьке наведывалась, а теперь ее Рыжий и вовсе куда-то, понимаешь, сплавил. К тетке в гости, говорит. А чего она там потеряла?
— Ах да, кстати, мы ведь везем к вам весточку от Татьяны Дормидонтовны, — вспомнил Василий.
— А чего ж молчали-то? — оживился Дормидонт. — Давайте ее сюда!
— Да нет, письмо у Петровича, — сказал доктор. — Ну то есть у нашего, как бы это поприличнее сказать, сопровождающего.
— Чего-то он задерживается, — заметила Чаликова. — Уж не заблудился ли?
— Или высматривает, где бы чего стянуть, — проворчал молчавший доселе Чумичка.
— Стянуть? — изумился Дормидонт. — Я бы и сам рад чего стянуть, да нечего. Сами видите, по-простому живем. Разве что меня украсть можно, да кто на такое добро позарится?
И царь вновь захохотал, как показалось Наде — слегка натужно.
Тут из-за дверей раздался пронзительный визг:
— Да пропустите вы, засранцы, мне к самому нужно! Я царев посланник, а не какой-нибудь там!
Дверь распахнулась, и в трапезную, зацепившись дырявыми башмаками за порог, впал Петрович.
— Что, вот он-то и есть царский посланник? — несколько удивился Дормидонт при виде живописного отрепья, в котором щеголял бывший Соловей-Разбойник. — Ну, дает однако же Путята!
