- Летописи рассказывают, что было так же, как и сейчас. Красное марево, три волны, что снесли половину замка, телохранитель, что вдруг стал говорить и действовать совсем по-другому. Написано было в летописях, что человек в телохранителе будто умер, а голову поднял целитель судеб, древний дух, бессмертный, которому были чужды эмоции. "Что же, друг мой, - сказал он повелителю. - Я все еще не могу тебя убить. Я все еще обязан охранять твою жизнь. Я даже должен тебя любить... но и любить-то можно по-разному. Моя любовь будет выражаться в том, что никто и никогда не увидит, что потомки двенадцатого такие же сволочи, как и остальные смертные. Хочешь власти над судьбами других людей? Воображаешь, что ты над своей властен?"
Миранис некоторое время молчал.
- Целитель судеб решил, что мой род не достоин власти над Кассии, как не достоин ни один из людей, что будет лучше, если власть перейдет в руки одиннадцати. И у него почти получилось...
- Но почему мы об этом не знаем? - выдохнул Кадм.
- Может, дослушаешь? У моего предка было трое телохранителей. Целитель судеб, хранитель смерти и... воин... как ты, Кадм, - продолжил Миранис. - Целитель судеб в каждом из них разбудил душу одного из одиннадцати. Хранитель смерти, как и целитель хотели восстановить над Кассией власть двенадцати, но твой дух, Кадм, решил иначе. Летописи молчат почему... но он убил своего повелителя, убив вместе с ним и себя, и других телохранителей. Это длилось всего несколько дней... на трон вошел совсем мальчик, сын умершего повелителя, людям объявили, что повелитель погиб, упав с лестницы и сломав себе шею. Но с тех пор мой род опасается к себе привязывать хранителей смерти и целителей судеб.
Мир вздохнул и продолжил:
- Боюсь, что проснувшийся в Рэми целитель судеб захочет завершить начатое. Когда Рэми вернется в Кассию, он первым делом убьет моего отца, чтобы посадить меня на трон. Потом вспомнит, что другие телохранители его тоже уже один раз убили и уничтожит вас троих. Ему удастся, потому что вы пока люди, а он - бессмертный с его оглушительной силой. И напоследок - запрет меня в безопасном замке... чтобы я прожил дольше, и будет властвовать один.
- Говорил я, что его легче убить, - прошипел Лерин.
Мир пожал плечами:
- Всех легче убить. Тебя в том числе.
- И что теперь? - прошептала Лия.
- Ждать, - спокойно ответил Миранис. - Рэми никуда от нас не денется. А теперь оставьте меня.
Ошеломленная услышанным Лия хотела подняться со скамьи, но принц опустил на ее плечо руку, удерживая:
- Не ты. Телохранители.
- Мир, совершаешь ошибку, - начал было Лерин.
- Замолчал и вышел! С каких пор я обязан повторять свой приказ?
- Повинуюсь, мой принц.
Лия как во сне слышала хлопок закрывшийся за телохранителями двери. Где-то глубоко внутри она понимала - сейчас произойдет нечто, что происходить не должно. Она боялась поднять голову и посмотреть на принца, спросить, чего он на самом деле хочет, и почему они вновь остались одни... как вдруг и сама все поняла. А, поняв, и обрадовалась, и испугалась одновременно.
- Лия, посмотри на меня! - голос Мира был неожиданно мягок. Лия подчинилась. Она до сих пор никогда не видела такого выражения глаз принца: глубокие и немного сумасшедшие, они, казалось, чего-то ожидали. Лия не могла понять чего, не осмеливаясь.
Вскочив на ноги, она кинулась к дверям, понимая, что еще немного и будет поздно. Миранис, как всегда, был быстрее: он поймал ее за запястье, развернул и толкнул в глубь комнаты.
- Ты... Мир...
Принц не спешил. Он шел к ней медленно, не спуская взгляда с ее глаз, потом губ, потом груди. Лия шла синхронно с ним, завороженная его глубоким, неожиданно серьезным взглядом. Он шаг вперед, она - шаг назад. Их движения походили на плавный, одуряющий танец. Лие казалось, что несмотря на расстояние в несколько шагов, они были одним целым. Она чувствовала себя марионеткой, которой умело руководил Миранис, бабочкой, которую он пришпилил невидимыми булавками к этому проклятому гобелену.
Прислонившись спиной к прохладной стене, она чуть было не сползла на пол. Мир, будто почувствовав, что она больше не выдержит, подошел совсем близко, даря ей и опору, и одуряющую слабость одновременно.
- Мир, нет, - прошептала она, хотя тело уже говорило "да".
Внутри все дрожало, рассыпаясь на мелкие кусочки, вновь собираясь, вновь рассыпаясь, и так бесконечно. Боль, сладкая, запретная, пронзила ее шею раскаленной стрелой, как раз в том месте, где коснулось кожи его горячее, почему-то прерывистое дыхание. Лия глубоко вздохнула, на губах Мира появилась довольная улыбка, и только тогда он к ней впервые прикоснулся.
Лия сошла с ума, вдруг осознав, как сильно она ожидала этого прикосновения. Прохладные пальцы Мира нежно прошлись по шее, погладили подбородок и мягко заставили ее повернуть голову.
- Открой глаза, - прошептал Миранис.
Его дыхание на ее губах казалось одуряющее сладким.
- Посмотри на меня.
Не было сил сопротивляться. Лия открыла глаза и растворилась в его неожиданно глубоком, нежном взгляде. Все так же ласкали его пальцы подбородок, нежно провели по губам, как бы изучая их, пробуя на ощупь каждую впадинку.
- М-и-и-и-р, - со стоном прошептала Лия.
- Что, душа моя?
И в самом деле - что? Попросить пустить... или напротив... Она уже и сама не знала.
- Что... ты делаешь...
- Ничего особенного. Заканчиваю то, что начали, - ответил Мир, поцелуями лаская ее шею.
- Не сейчас, - таяла Лия. Умом она понимала, что это надо прекратить, и сейчас, но ум тонул в сладких, отуманивающих волнах, и Лия то прижималась к Миру всем телом, то вновь его старалась оттолкнуть, душа в груди невесть откуда взявшуюся приятную слабость.
- Ты говорила, что меня любишь... - безжалостно шептал он ей в волосы, сквозь тонкую ткань платья лаская ее бедра.
- Люблю, - выдохнула Лия, обнимая его за шею.
- Тогда подаришь мне наследника.
Три дня бушевало на горизонте кровавое марево. Три дня принц не выпускал ее из своих объятий, будил ее поцелуями, доводил до грани безумия, заставляя ее плясать на тонком, режущим душу лезвию.
А на четвертый она проснулась полностью опустошенная, одна в остывшей, показавшейся неожиданно холодной кровати. Миранис стоял у окна, и его силуэт ярким черным пятном выделялся на фоне все так же кроваво-красного неба.
Боги, как же она его любит. Любит ласкать его цвета плодородной земли волосы, любит любоваться на его профиль, когда он лежит рядом, и проводить пальцем по его груди, ожидая ответной ласки. Любит его взгляд, глубокий, внимательный... и просящий прощения. Любит вкус его пота на губах, любит его голос... и в то же время почему-то понимает, что все это уже в прошлом.
