Октис села на скамью.
Сидящие люди меньше вызывают чувство опасности. – Решила она.
– А теперь помоги снять мою одежду. Самой мне сделать это трудно. – А еще мне лень и голова от вина кружится.
Налив поставила деревянное ведерко на пол. По пышному аромату Октис уже знала о его содержимом – свежей древесной муке и перетертых опилках. – Такой побочный товар пилорам, к сожалению, далеко не увезти – его продают и покупают сразу на месте. Иные заготовщики леса имеют основной доход с того, что перетирают в порошок душистые породы деревьев.
Девушка поспешно подошла и наклонилась над ее сложенными руками, начала развязывать шнуровку на нарукавниках. Красная лента бесстыдной униформы под тяжестью оттопырилась вперед и мешалась. Да и собственная поза показалась Налив угрожающе небезопасной. Тогда она села на колени, и все стало чуть проще и спокойней. Она стянула правый нарукавник, уложила его рядом на скамью и приступила к левому.
– С семьей как рассталась?
Девушка на мгновение взглянула Октис прямо в глаза.
– Все хорошо. У меня теперь и крыша над головой есть и откармливают меня всем домом.
– И что же – не скучаешь?
– Сестре уже приданное и муж – имя теперь ее не знаю. Скучаю я по братьям и сестрам. Как ночью взгляну в небо на Младших, так тоска пробирает.
– А я почти не помню родных. Так. Только отголоски какие-то. Словно сама придумала.
Налив закончила с нарукавниками. Октис сама расстегнула юбку и осталась сидеть на ней. Сама расправила застежки за наколенниками, развязала узлы и ослабила шнуровку.
– Тяни на себя.
Налив послушно начала стягивать сапог.
– А тебя ка... Вас как зовут?
– Я же сказала, что не на много старше тебя. Переживу и «на ты». Зовут меня Октис.
– Странное имя. Оно ничего не означает. – Ляпнула девушка.
А может, влупить ей все-таки? Слегка, чтоб не расслаблялась?
– Это ветераны Железной Гвардии имя мое переиначили. – Сдержалась Змея. – У них говор другой был, чем в моих местах, да и имена наши детские не подходили. Имя воина должно вызывать страх, а не улыбку. А звали меня – Актися. Представляешь: Герой битв при реке такой-то, победитель таких-то... А-К-Т-И-С-Я?
– Ну, уже лучше звучит, хотя то же ни о чем.
– Это трава такая! – Бестактная деревенская дура! – Растет в низинах и на болотах сплошняком. Когда идешь, ноги заплетаются. Ну и толку с нее никакого: ни супа, ни каши не сваришь.
Налив стащила сапог и улыбнулась в первый раз.
– Родители назвали тебя бесполезной надоедливой травой с болота?
Октис криво улыбнулась в ответ.
– А твоим ума хватило только детей пронумеровать.
Налив захотелось улыбнуться чуть сильнее, но она тут же вспомнила, что еще недавно готовилась совсем к другому.
– Вы… ты, говорят, приехала на огромном волке?
– Нет. – Усмехнулась всадница. – Седлоног – это седлоног. Не волк. Они не похожи. Разве что издали.
Налив ответ устроил. Главным образом тем, что он был, и ей его давали по-прежнему с охотой.
– А зачем ты меня взяла, когда не собираешься мучить, как неумелый мясник скотину?
– Мне так проще. Мне отдых и обслуга нужны, а не страсти. Уж лучше посмеюсь над твоей неловкостью, чем буду заставлять местных матерых работать руками, а не жопой. Да и не хочу, чтоб мерили меня своим опытом и сравнивали с собой.
Налив стащила второй сапог.
– А я, как Даля сказала, что опять солдат тощую и молодую хочет, так в слезы и просить начала. А как сказала, что солдат еще и женщина, что уж точно не за лаской пришла, и не обойдется – в угол забилась. Пока не пригрозили, что выгонят. А как это – одной, если и в свидетели тебе никого нет? Я ведь и не знаю, что там может быть. Понимаешь?
Октис понимала. Налив-Шоста знала только свою деревню и этот дом. Мир за пределами каменного заборчика для нее был пугающе неизвестен и опасен. Опасный город, опасный пригород, а дальше – и вовсе дикая Твердь. Всего этого ей действительно стоило бояться больше, чем уже пережитого. Хоть от ее участи девицам в сказаниях и положено было самозабвенно расставаться с жизнью – например, бросившись со скалы – новоиспеченная блудница Налив намеренно выбирала уже изведанную ею долю. В противовес той, где ей, скорее всего, действительно пришлось бы расстаться со своей скромной жизнью – и куда менее романтичным образом.
Ну, только если не считать девушку, привязанную солдатами к горящему дереву, из старой народной песни – романтичным образом. Со стороны – вполне романтично, но у самой виновницы истории, возможно, было другое мнение. И Налив, и Октис знали эту песню. Налив ею пугали в детстве, как и других крестьянских девок в поучение. А Октис не раз слышала ее на перевалах из пьяных глоток второй и третьей линии. Солдаты довольно горланили старую песню, иногда даже вполне красиво и выразительно, будто не отдавая отчета в смысле пропетых слов. Песня была веселой – почти как все солдатские песни, где фигурировали женщины.
– Что же хозяйка ваша совсем вас не бережет, раз ты про свидетелей думаешь?
– Да бережет она. Если и били, то только до синяков, что потом появляются. Но принуждали... вспомню – и дышать не хочется. Такое и скотину не заставишь делать.
– Ну, понимаешь, они по-другому не могут…
– Как это?
– Да вот так. – Октис развела руки. – Привык солдат, что все через силу. Что с ним так – и он с другими. Что женщину он берет как придется. Он бы и рад по-обычному, да только от женского согласия и тепла у него ничего не двигается. Слишком бурные то впечатления остались. А теперь только страхи. Вот и мается по таким местам…
– А ты откуда знаешь?
– У меня тоже остались впечатления. – Октис сняла с себя спиной щиток, встала и повернулась. – Расстегни.
Налив протянула руку к стянутым застежкам и замерла: спина клиентки была в сплошной сетке рубцов, каких ей самой раньше видеть не приходилось. Она не сразу опомнилась, прежде чем вернулась к возне с ремнями.
Щиток отошел от груди, Октис тут же тяжело вздохнула и запустила руку под него.
Она не снимала нагрудник долгое время, и простое прикосновение к собственной груди было болезненным и приятным, словно расчесать с силой ноющую рану. Для нее это был не слишком частый, но обязательный ритуал.
Октис положила нагрудник на скамью и распустила волосы.
– А они красивые. – Налив постаралась отвлечься от вида чужой спины.
– Что? – Переспросила клиентка.
– Зеленые волосы. Такие яркие. А почему не все, а только хвост? – Ответов не было. – А где? И как так делать?
