Днем мы спали, чинили одежду, острили оружие… Вечером легли почти без ужина — еды оставалось мало, хотя я и наловил в ручье несколько красноперок.
Посреди ночи я вдруг проснулся. Прямо над нами висел круглый, громадный серебристый шар луны, заливая все вокруг призрачно-белым светом. Виден был каждый листок на самых дальних деревьях, каждая хвоинка на елках, даже травинки отбрасывали лунную тень.
Спутники мои спали мертвым сном, хотя обычно отличались чуткостью. Повинуясь непонятному внутреннему порыву, встал и подошел к ручью. И здесь, как днем, был виден каждый камушек на дне. В журчании воды мне послышался мягкий зовущий голос:
— Иванко!
Почудилось. Я опустился на колени, чтобы напиться, когда голос прозвучал явственнее:
— Здравствуй, Иванко!
Я поднял голову и увидел молодую женщину удивительной красоты. Распущенные светлые волосы спускались почти до пояса по спине, падали на грудь. Луна освещала ее удлиненное лицо: соболиные брови, выгнутые над огромными, ясными, чуть раскосыми глазами странного темно-голубого цвета, прямой нос, восхитительный изгиб полных губ… На ней была лишь белая, тонкая и полупрозрачная рубашка до пят, сквозь которую просвечивало тело — такой гармонии в человеке я не видел никогда. Если она шла, я этого не заметил, мне показалось, что она плыла по воде белой лебедью.
— Так вот ты какой стал…
— Какой? — обалдело спросил я.
— Большой, почти взрослый, ответила она глубоким и певучим, странно завораживающим голосом
— Почему почти? Уже взрослый, — чуть не обиделся я.
Она рассмеялась таким же серебристым смехом, как лунный свет, что лился с небес.
— Выглядеть взрослым — не одно и то же, что быть взрослым.
— А что такое быть взрослым?
— Это значит, что человек готов взять ответственность за себя, за свои поступки, за ближних своих, за землю свою.
— Ты кто? — вырвалось у меня.
— Берегиня, — просто ответила она.
— А откуда меня знаешь?
— Нам, волшебному народу, многое ведомо. А я, к тому же, навещала вашу весь, смотрела, как ты растешь.
Я не придумал ничего лучшего, чем ляпнуть:
— Зачем?
Она опять рассмеялась.
— Ты что ж, думаешь, сам в деревню приплыл?
Вот те на! Выходит, это она меня на берег нашей речушки подкинула? Я так и остался стоять на коленях, а берегиня подошла и провела рукой мне по лицу. По коже будто прошлись бархатистыми иголочками. Странно, ее я совершенно не пугался, хотя сама сказала, что была из волшебного народа.
— Иди, Иванко, по своей дороге и ничего не бойся, я тебе помогу.
Я посмотрел на ее лицо — оно было таким добрым и ласковым, и в то же время в глазах у нее стояла такая несказанная печаль, что у меня слезы на глаза навернулись.
— Прощай, — улыбнулась берегиня и снова серебристо рассмеялась, на этот раз, как мне показалось, немного грустно.
— Мы еще увидимся? — спросил я.
— Кто знает… — ответила она и словно растворилась в лунном свете.
— Прощай, — прошептал я.
Вернувшись в лагерь, лег, но заснуть не удалось, всю ночь проворочался, наконец встал, подбросил в костер веток и просидел до самого рассвета. Когда проснулись Данило с Всеславом, решил им ничего не рассказывать. Ночное происшествие показалось мне очень личным, делиться ни с кем не хотелось.
Вначале Черный лес не отличался от любого другого — те же деревья, те же заросли кустарников, на которых скоро поспеют вкусные ягоды, но дальше он поредел, помрачнел и будто затянулся туманом. Кое-где под ногами стало хлюпать. Я всегда удивлялся, сколько в обычном лесу оттенков зеленого — не пересчитать, у каждого листочка свой цвет, сквозь каждый солнце просвечивает по-своему, но здесь зеленого почти не было. Краски потускнели и поблекли. Высоко наверху плотно смыкались тяжелые кроны деревьев. В белесой полумгле проступали толстые корявые безлистные стволы, иногда обвитые диковинными ползунами. Чем глубже мы заходили в Черный лес, тем ниже стали опускаться ветви, стараясь уцепить нас сухими узловатыми пальцами, тем чаще приходилось обходить болотистые поляны, которые и полянами-то нельзя было назвать — на тех хоть солнце светит, а эти скрывала туманная мгла. Деревья стояли будто чужие, мертвые, даже мох не рос на их почерневших стволах. Мои страхи о нечистой постепенно возвращались. Данило тоже время от времени оглядывался, хотя старался делать это незаметно от нас.
Всеслав попросил у меня топор и вырубил себе из корней какого-то деревца здоровенную дубину, хотя жалкие остатки вериг не выбросил, а поплотнее стянул на шее. Деревце попалось на удивление твердое, и Всеслав окончательно затупил топор.
Когда начало темнеть, решили искать сухой бугорок, чтобы остановиться на ночь. Разбили лагерь на более или менее ровном месте, окруженном с трех сторон болотом, где постоянно что-то чмокало, хлюпало и ворочалось.
Когда костер разогнал от нас темноту, стало немного спокойнее, хотя за спиной она сгустилась еще более.
— Данило, почему этот лес называют Черным?
— Потому что здесь владения Чернобога.
У меня по спине поползли мурашки.
— Владения Чернобога везде, — поправил Всеслав, — просто здесь у него больше власти.
Утешил!
— Потому-то люди и опасаются сюда заходить, — закончил Данило.
— Но теперь он нечистой покажет! — подмигнул мне Всеслав.
— И покажу — подбоченился Данило. В нем проснулся княжеский дружинник.
В этот момент в лесу что-то гулко заухало, болото отозвалось громким чавканьем, и мы замолкли. О лапнике для ночлега пришлось забыть: кругом стояли одни голые незнакомые деревья с корявыми стволами и ломаными-переломанными ветками.
— Пойду наберу хвороста на ночь, — сказал я и отошел от костра. Сделав несколько шагов, застыл: отовсюду подступала черная тьма, не было видно ни на шаг. Следовало вернуться и взять горящую ветку, но я решил, что спутники обвинят меня в трусости. Вслух не скажут, но подумают.
У края болота тенью обозначился небольшой лежащий ствол. Только я нагнулся, чтобы поднять его, как в мою руку что-то вцепилось и потащило к болоту. Я упал, попытался остановить движение, но раскоряченные пальцы вонзались лишь в протекавшую между ними грязь. Руку выворачивало в плече. Захотел позвать, но рот забила та же грязь. Бросив цепляться за землю — все равно то, что меня тащило, было сильнее — нашарил за спиной топор и, когда пол-лица уже погрузилось в болотную жижу, наобум рубанул. В ответ хрипло вскрикнуло, плеснулось и исчезло.
Ко мне уже подбегали друзья. Я сел, мотая от испуга головой и отплевываясь. Всеслав взял меня за руку и стал отдирать оставшиеся то ли щупальца, то ли толстые водоросли.
