Провожая Петрова до двери, я вдруг вспомнил:
– Да, кстати. Я не поленился узнать у старого Мейера, какой там у них на дворе год, и как зовут его короля.
Петров не спеша развернулся лицом ко мне, высокомерно улыбнулся и ответил:
– А я и сам знаю. А еще, Траутман, хочу тебя предупредить, что при встрече с королем тебя ждет о-о-о-чень большой сюрприз. Сюрприз, впрочем, приятный, – с этими словами он повернулся ко мне спиной и взялся за дверную ручку.
– А всё-таки, какой на дворе год и как зовут короля? – остановил его я. В ответ Петров, продолжая стоять лицом к двери, негромко и отчетливо произнес:
– Начет года точно не скажу. Полагаю, последняя четверть двенадцатого века. А зовут короля очень просто: Ричард. Ричард Львиное Сердце, – и, не дожидаясь моих восторгов, гордо покинул квартиру.
– Бонд. Джеймс Бонд, – передразнил я своего друга. Потом нерешительно постоял еще пару минут у закрывшейся за гостем двери. Во мне боролись противоречивые чувства. С одной стороны, Петров, великий гроссмейстер и манипулятор, человек, который знает всё, впервые на моей памяти оказался неправ. Причем неправ абсолютно. С некоторым стыдом я почувствовал, что эта ситуация доставляет мне большое удовольствие. В то же время, очень хотелось догнать друга и объявить, что по сведениям Мейера, короля зовут Артур, на дворе стоит год шестьсот двадцать седьмой от рождества Христова. И, к слову сказать, никаких мизерикордов еще нет, их придумают лет через пятьсот-шестьсот.
– Кажется, мы зашли в тупик, – констатировал Эрчжи, – я по-прежнему не понимаю, кто ты. Давай, попробуем с другой стороны. Когда я со временем вырвусь из Колеса Сансары, я сольюсь с тобой?
– Да никуда ты не вырвешься, – раздраженно прогрохотал голос, – могу добавить, что с моей точки зрения ты бессмертен, как и все остальные, впрочем. А что до слияния со мной, то в этом нет никакой необходимости – ты и так часть меня. С моей точки зрения, – и снова захохотал.
– Мистер Джонс, – попросил Эрчжи, – ты бы не мог говорить со мной другим голосом – ты меня пугаешь.
– Так лучше? – спустя мгновение поинтересовался мистер Джонс нежным голосом молоденькой девушки. Девушка слегка картавила и мило шепелявила.
– Забавно. Давай попробуем. Теперь я тебя буду называть мисс Джонс – можно?
– Валяй, – разрешила мисс Джонс, – если желаешь, могу предстать перед тобой во плоти. Тебе кто больше нравятся – блондинки или брюнетки? Могу и китаяночкой заделаться, если захочешь.
– Не нужно, – забеспокоился старик, – женщины не могут заходить за порог нашего монастыря.
– Как знаешь, – хихикнула услужливая мисс, – если надумаешь, только намекни!
– Кажется, мы чувствуем себя уже довольно комфортно, – вмешался вдруг в разговор знакомый громоподобный бас, – не пора ли за работу?
– Кажется, я, всё-таки сошел с ума, – расстроено прошептал старик.
– Ничего подобного, Эрчжи, с тобой всё о’кей, – утешительно произнес девичий голос. – Это я для возвращения к рабочему ритму. Давай продолжим интервью.
Старик немного подумал и попросил:
– Расскажи о своих самых ранних воспоминаниях.
Девица прыснула, а затем поучительно сказала:
– Для этого нам сперва придется договориться о дефинициях, дорогуша. Что ты подразумеваешь под самыми ранними воспоминаниями? Скажу по секрету, понятия времени для меня, строго говоря, не существует.
– Тебе неизвестно, что такое вчера и завтра?
– Мне очень хорошо известно, что ты имеешь в виду, называя эти слова, но смысла в них большого нет. Вчера и завтра существуют всегда. Пояснить?
– Поясни, пожалуйста, хотя твоя концепция мне очень близка.
– Представь себе, что ты на стену своей кельи повесил часы и с помощью кинокамеры снимал их в течение всего дня. В результате у тебя образовалось полкилометра пленки, содержащей тысяч пятьдесят кадров. На этих кадрах часы показывают и полночь, и полдень, и пять минут третьего одновременно, и, если я тебя спрошу, сколько сейчас времени, ответ будет зависеть от того, на какой кадр ты сейчас смотришь. А теперь представь, что на пленке запечатлен весь мир во все времена, и ты видишь все кадры сразу. Представил? Тогда, мы уже почти у цели. Осталось из моего примера убрать слова «время», «одновременно» и «сейчас» – получается? Тогда – последний шаг. Вообрази, что ты – не наблюдатель, а сама пленка. Если у тебя это получилось, то на мгновение ты сделался мной и сейчас скажешь, кто я такая!
– Ты – Дхарма, – старик в волнении привстал со своего ложа, – я понял, ты – Дхарма!
– Слова, слова! – презрительно произнесла мисс Джонс, – что ты можешь сказать о Дхарме[3]? Всё, что у тебя есть – это смутные воспоминания о твоих медитативных переживаниях. И этму ты самонадеянно пытаешься учить своих…
– Ответь мне, – невежливо перебил разошедшуюся девицу монах, – изображенное на этих кадрах никогда не меняется? Ты хочешь сказать, что всё предопределено и карма – это всего лишь рок? И вся наша беседа известна тебе наперед?
– Отвечаю в обратном порядке, – проинформировала мисс Джонс, – сейчас я перемещаюсь по кинопленке вместе с тобой – для меня существует время, и мне неизвестно, что ты скажешь в следующую секунду. Я сама себя в этом ограничила – иначе наш разговор напоминал бы твою беседу с муравьями. Чтобы стало яснее, как можно не знать того, что знаешь, напомню, что тебе случалось играть в шахматы с самим собой, и ты не всегда догадывался, какой ход задумал твой противник. Было дело?
– Это было давно, – смущенно признался старик, – тогда моим именем было Эрчжи, и мне казалось, что времени впереди у меня сколько угодно. Тебе, наверное, известно, что я играл сам с собой, чтобы, страшно сказать, убить время. А почему сама с собой играешь ты?
– Мы неплохо продвигаемся, – сообщила девица. – Я, конечно, могу сказать, что играю сама с собой, потому, что других противников не существует, и это будет правдивый ответ на вопрос «почему». Но есть еще вопрос «для чего?»
– Для чего? – эхом повторил старик.
– Мне хочется, чтобы картинки на пленке менялись, а для этого нужно изменить кое-что, что нельзя изменить в принципе. Я могу заставить коров выполнить обряд преклонения перед святым человеком, но этот обряд уже был зафиксирован на нашей пленке – я не сделала ничего нового. Ты получил ответ на свой вопрос о моем всемогуществе?
