— А что будет вечером? — улыбаясь (почему–то стало очень хорошо и спокойно), окликнул их Гарав.
— Бал, — ответил Эйнор.
Собственно, это было последнее, что слышал оруженосец.
* * *
«Гражданскую одежду» (так подумал про неё сам Гарав) он нашёл на сундуке, когда проснулся. Сел в постели (за окном смеркалось, в соседних комнатах было тихо, а вот где–то вдали играла музыка), потянулся и увидел её.
— Ого, — мальчишка откинул одеяло. Потянулся снова, подошёл к сундуку, какое–то время рассматривал вещи, потом зевнул и стал приводить себя в надлежащий вид. Едва он этим занялся, как занавесь откинулась, и внутрь вошёл зевающий Фередир.
— А Эйнор нас не разбудил, — пожаловался он, — убежал на совет к князю… О, тебе тоже новую принесли?
— Угу, — буркнул Гарав, осматривая себя.
Сказать по чести — он сам себе нравился. Нравилось, что одежда чистая. Кроме того, она была достаточно удобная. И — красивая. Белая рубаха — с длинным подолом, пышными рукавами и широким воротом, верхняя — короткая красная туника, с мечами и вышивкой по подолу, короткому — чуть ниже плеча — рукаву и квадратному широкому вороту без воротника. Красные узковатые штаны, чёрные сапоги из мягкой тонкой кожи — со шпорами…
Мальчишка думал — будет ли удобно нацепить дарёные украшения. Не скажут ли: вот бестолочь неотёсанная, сразу во всё влез, чтобы похвастаться! Но Фередир заверил, что это глупость, помог выпустить рукава рубахи из–под зарукавий и осведомился, не хочет ли Гарав проколоть ухо под серьгу?
— А ты что, носишь? — подозрительно оглядел друга Гарав. Фередир расхохотался:
— Да нет, конечно! Это нуменорский обычай, почти ушедший. Даже князь не носит. Но дарят серьги часто, тоже в память о старых временах.
Гарав облегчённо вздохнул. Прокалывать уши ему не хотелось — не из–за боли, а просто мужских серёг он не любил никогда.
Зато ожерелье, перстень, новый пояс (с мечом и кинжалом) нашли своё место сразу. Мальчишка удовлетворённо повертелся перед зеркалом — настоящим стеклянным. Отросшие совсем уж непомерно волосы он, не долго думая, стянул сзади в «хвост». Тут так не носили, но не запретят же…
— Пойдём? — кивнул он Фередиру. Тот махнул рукой:
— Ты из–за музыки, что ли? Погоди, это так пока… Совет наверняка не кончился. Совсем стемнее — тогда… Пойду тоже оденусь, как подобает настоящему оруженосцу настоящего рыцаря.
Он вышел. Гарав походил по комнатке, потом, чиркая кресалом, зажёг лампу на столе (свет оказался ровный и довольно сильный), присел и придвинул к себе писчие принадлежности. Ради интереса написал на листке бумаги несколько строк — ни о чём, имена, названия мест. Перо было непривычным, но не так чтобы сильно неудобным, только необходимость часто макать его в чернильницу — красивую, бронзовую, сделанную в виде крепостной башни — напрягала немного. Гарав написал логотип группы «Ария», вздохнул. И вдруг, словно на что–то решившись, склонился над листом…
… — Что ты рисуешь? — тихо подошедший переодетый по–праздничному Фередир навалился на спину и плечо Гарава, с интересом заглядывая под его руки.
— Пашкин–Холл… — усмехнулся Гарав. — Так назову свой дом. Во, гляди.
Он отодвинул подальше лист пергамента, на котором — не без клякс — был старательно выполнен почти готовый чертёж первого этажа и начатый — второго. Тут же были начерканы образцы резьбы — вроде бы смутно знакомые Фередиру… и в то же время — нет. Но красивые.
— Сколько такое может стоит? — поинтересовался Гарав. Фередир почесал нос:
— Ну–у–у… Если пойдёшь в Гильдию Строителей здесь, в Зимре — отдашь все четыре сотни кастаров. Если поищешь умельцев на месте — станет вдвое дешевле, а то и втрое. Но зато тут покажешь княжеский пергамент — и тебе за эти четыреста кастаров и лес выдержанный привезут, и резьбу твою сделают, и вообще всё, вплоть до последней дверной скобы. Заходи и живи.
— Ого, — в Гараве проснулся тамбовский мужичок Пашка, скупой и расчётливый. — Неплохо тут у вас шабашники зарабатывают. Четыреста золотых, воину за такое лет восемь нужно пахать!
— Пах… А, понял. А что ты хотел? Вон как размахнулся! Два этажа, и вширь ого… Волчонок, — Фередир зашептал в ухо другу. — А ты что, ты случайно не эльфийку свою украсть задумал сюда? А что, давай! Я с тобой поеду… И ещё ребят можно найти, запросто…
— Нет, не задумал! — Гарав сердито отстранился. — Покажешь потом, где это место — ну, Гильдия. Гулять, так гулять, без денег не останусь. На крайний случай — продам часть земли.
— Ага, продашь, — засмеялся Фередир, садясь рядом. — Это тебе не theyd, это Княжий Дар Землёй. Твоей семье, понимаешь? Выслуженный theyd — да, можно продать. А эту землю у тебя ни купить, ни отнять нельзя — и сам ты её подарить или поменять не можешь. Да ладно, сотня у тебя ещё останется, не обеднеешь. А Гильдию я тебе покажу… Идём, пора идти теперь уже.
— Идём, — Гарав отодвинул листы и встал…
…Оказалось, правда, что ещё не очень–то и «пора». В большущем высоком зале, где горели — частым поясом выше человеческого роста — множество факелов (и было излишне жарко), хотя и собралось не меньше ста человек, но как раз Нарака не было. У дальней стены стояли несколько накрытых столов. Оркестр на возвышении (Гараву вспомнилось «Гнездо кукушки») разыгрывался, а народ разговаривал, разделившись на несколько отчётливых группок. К одной из них — состоявшей из подростков и юношей от 13–14 до 19–20 лет — целеустремлённо двинулся Фередир, бесцеремонно выкликая нескольких человек по именам. Судя по тому, как снисходительно на мальчишку смотрели окружающие, такое поведение тут было в порядке вещей (Гарав убедился в этом немедленно — как раз вошедший в зал седой мужик в чёрно–золотом заорал на весь зал: «А, наконец–то я вижу тебя, старый хряк!» — после чего ринулся обниматься с тощим, унылого вида — но тут заулыбавшимся — человеком (на хряка совершенно непохожим), женщина рядом с которым мученически возвела очи горе.) Впрочем, Гарав отметил это мельком — на него с любопытством уставились полтора десятка пар глаз — это значило, что предстоит самая неприятная для любого мальчишки процедура знакомства в новой компании, которая определит дальнейшее, так сказать, статусное положение.
Правда, всё оказалось довольно просто. Уже позже Гарав понял важную вещь — собравшимся оруженосцам незачем было кого–то из себя строить, а значит — задирать кого–то для самоутверждения. Даже самые младшие из них отлично знали, что такое человеческая кровь и ноющая от верховой езды в доспехах поясница. Поэтому всё, в принципе, ограничилось пожатиями предплечий и представлением (Гарав запомнил только одного — Карьятту сына Гомбы, да и то потому, что он был харадрим, типичнейший, хотя и одетый по–арнорски) — а потом начался бесконечный разговор: оруженосцы спрашивали, Фередир отвечал. Рушились и горели ангмарские крепости; толпы прекрасных дев с плачем бежали за спасителями, умоляя взять у них самое ценное; орды орков забивались в пещеры при виде отважной тройки; Элронд внимательно прислушивался к советам Эйнора (у Фередира не достало наглости выставить советчиком себя), жалкие морэдайн убегали от одного стука копыт, холмовики возвращались под нуменорскую власть целыми кланами, лично Эру оказывал помощь в самых безумных начинаниях — в конце Гарав поверг Ангмар и разрушил Карн Дум почти до основания.
