Вновь и вновь я медлил, когда мог действовать решительнее. Почему? Почему я так поступал?
Сердце человека — вечная загадка для него самого. Что с того? Необязательно вечно влачить невежество и позор. Я могу изменить себя. Зная, что к чему, я могу выбрать лучший путь.
— О чем ты задумался, Мерлин? — спросила Харита некоторое время спустя.
— О моей битве. Слишком долго я от нее уклонялся.
— Что ты намерен сделать?
Я покачал головой.
— Пока не знаю, но скоро мне укажут. А покуда я буду ждать и готовиться. Останусь здесь, в Инис Аваллахе, буду укреплять себя молитвой и размышлениями о Господе.
Харита снова обняла меня и поцеловала в лоб.
— Соколик мой, прощай себя, как тебя простили. Ты не грешнее остальных.
И с этими словами она меня оставила. Однако я и впрямь почувствовал себя прощенным. Я молился: «Великий Свет, спасибо, что разбудил меня от долгого себялюбивого сна. Веди меня, мой Царь. Я готов следовать за Тобой».
Через день после этого разговора вернулся Аваллах. Среди новостей, которые он привез, были и хорошие, и дурные. Белину стало лучше, однако болезнь его неисцелима, и он не надеется дожить до Самайна. Впрочем, он, кажется, спокоен и обрадовался Аваллаху. Братья примирились, и Аваллах услышал от Белина, что тот знает о Моргане.
— Рассказывать почти нечего, — сказал мне Аваллах, — но и то, что известно, тревожит. Король Лот умер, Моргана покинула Оркады. Куда она направилась — неизвестно. Белин ждал ее в Ллионесс весной, однако от нее до сих пор ни слуху ни духу.
— Лот умер? — задумчиво переспросил я. — Значит, ей достанутся два трона.
Трон Белина и трон Лота. Оба перейдут к кому-то из сыновей Морганы. Два королевства достанутся Царице Воздуха и Мрака, как люди на Инисоедд Эрх, Острове Страха, начали называть Моргану. Два королевства — одно на севере, другое на юге — в ее власти. Однако влияние Морганы простиралось куда дальше, о чем мне вскорости предстояло узнать.
Тремя днями позже в Инис Аваллах пришла весть, что Утер мертв.
Удивительное дело — два года пролетели в чертогах Короля- Рыбака, а я и не заметил. Поглощенный ненавистью и отчаянием, я не видел ничего вокруг — не видел, как весна сменяется летом, а лето осенью, как медленно идет отмеренным курсом Земля.
И вот Утера не стало.
Роду Константина не суждено было процветание. Каждый из его сыновей в свой черед всходил на престол, и каждый, подобно отцу, гибнул во цвете лет.
Говорят, его тоже отравили: один из преданных слуг Горласа, винивший Утера в смерти своего господина, подмешал ему яд в вино. Многие в это поверили, хотя были толки и о загадочной болезни: Утер всю зиму мучился неведомой хворью. Я собрал пожитки и отправился в путь.
— Прощай, соколик! — крикнула Харита, махая мне вслед. — Мы поддержим тебя в твоей битве.
Она была, разумеется, права. Битва моя, так долго откладываемая, наконец-то близилась.
Пеллеаса я отправил вперед себя в Лондон, а сам как можно быстрее направился в Тинтагиль, молясь, чтобы не опоздать. Однако теперь я думал не об Утере: мне надо было увидеть Игерну и забрать меч. Дело в том, что по стране прокатилась весть: британские короли съезжаются в Лондон, чтобы из своего числа выбрать нового Верховного владыку. Мне нужно было поспеть к этому событию.
Игерна приняла меня с радостью. Он мужественно перенесла утрату, но устала и нуждалась в человеке, который разделил бы ее горе. Утера не любили, и сейчас, кроме нее, никто о нем не скорбел. Его свершения на благо Британии — блестящие победы, яростные сражения — уже забылись. Помнили одно: Утер убил Горласа, чтобы взять в жены Игерну. Лишь одно сохранила о нем народная память, да и то было ложью.
Я нашел дважды вдовую королеву на городской стене. Она смотрела на море, волосы ее струились на ветру. В свете заката она казалось одновременно хрупкой и на удивление сильной: хрупкой, как печаль, и сильной, как любовь. Она полуобернулась на звук моих шагов, улыбнулась и протянула ко мне руки.
— Мирддин, это ты. Здравствуй, дорогой друг.
— Я выехал, как только услышал весть, моя королева, — сказал я, беря ее за руки. Пальцы ее были холодны, хотя вечернее солнце на стене припекало. Она робко шагнула ближе, заключила меня в целомудренное объятье и холодными губами коснулась моей щеки. Я задержал ее на мгновение, прекрасно понимая, что молодой женщине нужна утешительная ласка.
— Посидишь со мной немного? — спросила она, отступая на шаг и вновь превращаясь в королеву.
— Как пожелаешь.
Мы прошли по стене к серому камню, выступающему из парапета. Она села и рукой указала мне место рядом с собой.
— Все случилось так быстро, — начала она печально и медленно. — На охоте он почувствовал недомогание. В ту весну ему часто бывало нехорошо, я не придала этому большого значения. Он лег и ночью проснулся в лихорадке. Весь следующий день он провел в постели, что было не в его правилах. Я дважды к нему заходила, но он ни на что не жаловался. Я ждала его к ужину и, когда он не пришел, поднялась в его комнату.
Она крепко сжала мне руку.
— Мирддин, он сидел в кресле... такой холодный... мертвый...
— Мне очень жаль, Игерна.
Она словно не слышала.
— Что странно: возле него были щит и знамя, а на груди — кожаный доспех. На коленях лежал меч, словно он собирался сразиться с врагом. — Королева опустила голову и вздохнула. — Больше я с ним не говорила. Не сказала, что люблю его — так хотела сказать, и вот теперь поздно. Мирддин, почему все в этой жизни приходит с опозданием?
Плеск волн о подножие мыса и крики чаек навевали невыразимую тоску. Я обнял Игерну за плечи. Мы сидели рядом на солнце, слушали чаек и волны, черпая утешение в том, что есть с кем разделить горе.
Солнце скрылось за облаком, сразу похолодало.
— Где его похоронили? — спросил я, когда мы встали и направились к спуску со стены.
Она ответила не сразу, а когда заговорила, в голосе ее звучало торжество:
— Рядом с Аврелием.
Молодец, она сделала, что могла, для памяти Утера. Конечно, им надлежало лежать вместе, но Игерна еще
