и хотела им равной славы. Она похоронила любимого мужа рядом с тем, кого любил народ.
Когда мы подошли к покоям, она повернулась ко мне, взяла меня за локоть и сказала:
— Я ношу под сердцем его дитя.
— Кто-нибудь знает об этом?
— Моя служанка. Она поклялась молчать.
— Смотри, чтоб она сдержала слово.
Игерна кивнула. Она все поняла.
— Будет война?
— Возможно. Да, вероятно.
— Ясно, — рассеянно отвечала она. Я видел, что ее заботит еще какая-то мысль. Она старательно выбирала слова. Я не торопил.
Внизу билось о камни море, тревожное, как сердце Игерны. Я чувствовал ее беспокойство, но все равно ждал.
— Мирддин, — с трудом выговорила она наконец. — Теперь, когда Утера нет... — Слова никак ей не давались. — Теперь, когда король нас покинул, может быть, уже не...
— Да?
Она сжала мне руку и взглянула на меня с мольбой, словно в моей власти было исполнить ее сокровеннейшее желание.
— Ребенок... мой сын... Прошу, Мирддин, скажи, где он? Он жив? За ним можно послать?
— Нет, Игерна, нельзя.
— Однако теперь, когда Утер...
Я мягко покачал головой.
— Опасность меньше не стала; собственно, со смертью Утера она лишь возросла. Покуда ты не разрешилась его ребенком, сын Аврелия — единственный наследник.
Игерна опустила голову. Как любая мать, она много думала о ребенке.
— Можно его навестить?
— Думаю, это неразумно, — сказал я. — Прости. Мне очень жаль.
— Только взглянуть на него...
— Ладно, — сдался я, — это можно будет устроить. Но не сейчас. Артура нужно...
— Артур... — прошептала она, — вот как ты его назвал.
— Да. Пойми, пожалуйста, я не стал бы называть его сам, но Утер ничего не сказал. Надеюсь, тебе нравится.
— Хорошее имя. Мне кажется, в нем есть сила. — Она грустно улыбнулась, повторяя имя про себя. — Спасибо тебе.
— Я забрал у тебя дитя, госпожа моя, а ты меня благодаришь. Ты и впрямь удивительная женщина, Игерна.
Она всмотрелась мне в лицо и, похоже, нашла то, что искала.
— Ты добрый, Мирддин. Ты всегда держался со мной, как с равной. Я сделаю все, что ты мне велишь.
— Сейчас ничего не надо. Потом, когда решат, кому быть королем... Ладно, завтрашние заботы мы оставим на завтра.
В ее улыбке ясно выразилось облегчение. Мы вошли в дом и заговорили о другом. Пообедали с удовольствием, спать ушли рано. На следующий день я попросил у нее меч и одно из знамен с драконом, которого Утер объявил знаком верховной власти.
Игерна отдала их мне с такими словами:
— Дунаут был здесь и просил меч. Я не отдала. Сказала, его погребли вместе с Утером. — Она замолкла и виновато улыбнулась. — Я не стыжусь, что солгала.
— Хорошо, что ты не отдала ему меч, — сказал я. — Думаю, его нелегко было бы вернуть. И, боюсь, Дунаут еще посягнет на этот клинок.
— Прощай, Мирддин Эмрис. Если не забудешь, пришли весточку — мне бы хотелось знать, что было на выборах короля.
— Прощай, Игерна. Когда все закончится, я, если смогу, приеду и расскажу сам.
Несколько дней спустя я свернул на равнину над Сорвиодуном и Хороводом Великанов — великим и священным кольцом камней, которое местные жители называют Висячими камнями, поскольку при определенном освещении кажется, что они парят над землей.
Хоровод Великанов стоит на вершине большого пологого холма. Рядом не было ни души, да я и не рассчитывал никого здесь встретить. Люди старались по возможности обходить стороной холодное, огромное, загадочное кольцо. Оно напоминало им, что есть на земле тайны, которые так и останутся для них неразгаданными, что чудеса древности выше их понимания, что там, где живут они, некогда обитала высшая раса и что сами они со временем сгинут, как сгинули строители каменных колец и курганов, что жизнь в этом земном мире скоротечна.
Поблизости паслось стадо коров, в заросшем рву, окружавшем камни, щипали траву овцы. Я проехал между камнями в кольцо и спешился. Здесь мне предстали два одинаковых холмика — один свежий, другой покрытый недавно скошенной травой.
Ветер стонал в Висячих Камнях, и блеяние овец казалось бестелесными голосами тех, кто лежит в земляных домовинах неподалеку от кольца. В белом пустом небе плыли на безмолвных крылах черные вороны. Чудилось, что правы Обитатели холмов и кольцом отмечено место соприкосновения двух миров.
Вот и хорошо, что здесь, где встречаются миры, похоронены царственные братья — навеки вместе. Утер теперь никогда не покинет брата, Аврелий никогда не останется без братней защиты. Никто их больше не разделит.
При виде недавно насыпанного кургана я рухнул на колени. И запел:
Я сидел на заре, дремал в лиловой тени;
Я был крепостною стеной под стопой императоров,
Облаченьем на раменах двух королей отважных,
Сияющим следом двух копий, летящих с небес.
В Анноне продолжится битва,
Златыми деяньями они разобьют врага.
Семью двадцать сотен склонились пред ними в смерти,
Семью двадцать тысяч они поведут к победе.
Доблестные и отважные, кровь остыла в их жилах,
Оборвалась их песнь.
Ах, Утер, как же я скорблю о твоей кончине. Мы побаивались друг друга, но при этом и понимали. Да будет легким твой путь в Иной Мир, о мой король. А ты, Всемогущий, прими эту заблудшую душу, и не будет у Тебя товарища вернее. Ибо, клянусь Тебе, Царь Небесный, Утер жил тем светом, который носил в себе. Немногие из живых могут этим похвастаться.
К тому времени, как я добрался до Лондона, травля была уже в самом разгаре — я хочу сказать, что псы-честолюбцы учуяли запах верховной власти и ринулись в погоню. Свору, разумеется, возглавил Дунаут и его друзья — Моркант и Коледак. Однако их настигали другие: Кередигаун, поддержанный родичем Райном Гвинеддским, Морганог из Думнонии и его сыновья, Анторий и Регул из Южной Кантии, а также Огриван из Долгеллау.
Их могло быть и больше — собственно, их и стало больше, когда подоспели короли с дальних окраин. Пока же соперники лишь пыжились и бахвалились в ожидании настоящей схватки.
Епископ Урбан, сам не свой от нерешительности, приветствовал нас рассеянно.
— Здравствуй, Мерлин, рад, что ты приехал. Сказать по правде, я с ног сбился, пытаясь мирить наших королей. Как же они
