Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Любава из своей горницы тоже слышит звон медного щита, но прежде, чем спуститься к брату, распахивает окно, забранное частым переплетом с цветными слюдяными пластинками, и машет ярким шелковым платком.

Владигор бросает поводья привратнику, спешивается и неторопливо идет к крыльцу, глубоко вдыхая вечернюю прохладу. Любава встречает его под навесом, опирающимся на дубовые столбики, покрытые затейливой резьбой. Княжна низко кланяется брату, и он отвечает ей глубоким поясным поклоном.

— Случилось что или так пожаловал? — спрашивает Любава, когда князь всходит по ступеням и останавливается перед ней.

— Прогуляться решил, — с улыбкой отвечает Владигор, — да тропинка сама собой к тебе привела… Не прогонишь?

— Прогнать-то, вестимо, не прогоню, только угощать тебя особенно нечем, — сокрушается Любава. — Хоть бы голубя вперед себя послал, предупредил…

— Не хлопочи, Любушка! — останавливает ее князь. — Я не привередлив: что на стол поставишь — тому и рад буду!

— Только о себе думаешь! — качает головой княжна, поднимаясь по ступеням в горницу и держа перед Владигором потрескивающую свечу. — А хозяйке каково? Ей, может, иногда не столько гостя ублажить хочется, сколько себя потешить: вот, мол, какая я мастерица! И скатерти-то у меня камчатые хрустят, и половицы-то у меня песочком добела выскоблены, и стол мой от яств ломится…

— А разве у тебя не так? — говорит Владигор, входя в горницу следом за ней и глядя на стол, уставленный блюдами с фруктами и кувшинами с вином. — Стол для гостей всегда накрыт, печь натоплена, перины взбиты…

— Взбиты, да не помяты, — вздыхает Любава, откидывая со лба длинную русую прядь. — Садись, брат, в ногах правды нет.

— Тебе, сестра, сейчас не только правда моя нужна, я так думаю, — осторожно начинает Владигор, садясь к столу и взламывая печать на горлышке кувшина.

— Без правды тоже не проживешь, — вздыхает Любава, — правда всему голова, остальное приложится.

— Что бы я сейчас ни сказал, все это только слова, — говорит князь, наполняя темным вином хрустальный бокал. — Налить тебе меду?

— Не надо, — качает головой княжна, — рано еще…

— Никак еще кого-то ждешь? — спрашивает Владигор, поворачивая голову к приоткрытому окну и прислушиваясь к затихающим в вечернем сумраке звукам: скрипу шагов по крупитчатому насту, ленивому бреху дворовых псов, редкой, еще не прихваченной ночным заморозком капели, бурливому воркованью почтовых голубей вокруг своих застенчивых подружек.

— Кого мне ждать в такой час? — вздрагивает Любава, зябко кутаясь в пуховый платок, — места наши глухие, тропы нехоженые, разве что ближе к лету скоморохи навестят или коробейники заблудшие на огонек забредут…

— Одна насидишься — всякому гостю рада будешь, так, выходит? — спрашивает князь, пригубливая свой кубок.

— Твоя правда, — отвечает княжна, подходя к камину и шевеля кочергой горящие поленья, — иногда даже подумаешь: хоть бы тать какой налетел, чтоб отбиться от него, — все веселее, чем в окошко пялиться да рубахи крестиком вышивать.

— Тати не сычи — пока что не летают, — усмехается князь, — а то бы спасу от них не было. А тебе, сестра, если ты правду от меня услышать хочешь, замуж пора…

— Да ты никак сватать меня приехал? — насмешливо спрашивает Любава, оборачиваясь к брату. — И за кого же ты меня выдать решил, если не секрет?

— Ничего я еще не решил, — смущается Владигор и так стискивает в пальцах граненую ножку кубка, что из-под его ногтей выступает кровь, — сама выбирай, а то гляди, вековухой останешься.

— Мое дело! — перебивает княжна, топнув сафьянным сапожком по железному листу перед камином. — Я тут в лесу сама себе госпожа! Без тебя разберусь, кем мне оставаться!

— Да ты не серчай, — смущенно бормочет Владигор, — я ж тебе добра желаю, да и род наш опять же продолжить…

— А чего это я должна отдуваться?! — восклицает Любава, всплеснув широкими расшитыми рукавами сарафана. — А ты на что?

— Я-то с этим делом всегда успею, — говорит князь, — мне бы тебя пристроить, а я уж как-нибудь потом… Мир опять же посмотреть надо, а то рассказов много слыхал, а сам, кроме Заморочного Леса да Мертвого Города, почитай что никаких диковинок и не видал…

— Может, и невесту себе где присмотришь, — усмехается Любава. — Так ты уж не плошай, это дело такое: раз проморгаешь, потом всю оставшуюся жизнь локти кусать будешь.

— Это точно, — соглашается князь, прислушиваясь к шуму широких сильных крыльев за темным окошком.

Взмахи приближаются, крылья трепещут, шуршат по слоистым пластинкам слюды, и, приглядевшись, Владигор различает в разноцветных ячейках оконного переплета тень большой птицы, вцепившейся когтями в подоконник.

— Никак Филимон на ужин пожаловал? — восклицает он, привставая на стуле. — Давненько мы не видались, я даже бояться начал, не случилось ли с ним чего.

— Что случилось, то случилось, — вздыхает Любава, не сводя глаз с птичьей тени.

— А что… случилось? — приглушенным голосом шепчет князь, глядя, как она идет к окну.

— Сам увидишь, — сухо отвечает княжна, осторожно толкая ладонью оконную раму.

При ее приближении филин взмахивает крыльями и, когда половинки окна с легким звоном распахиваются, на миг отлетает в синюю вечернюю мглу. Впрочем, он тут же возвращается и, стуча крепкими когтями, садится на подоконник. Его круглые желтые глаза зачарованно смотрят на Любаву и не сразу замечают князя, сидящего за столом с недопитым кубком в руке. Несколько мгновений человек и филин смотрят друг на друга, и вдруг Владигор замечает дикий, первобытный испуг в вертикальных черных зрачках птицы.

— Филя!.. Филимон, ты чего? — бормочет он, двигая к филину табуретку. — Иди к столу, садись, потолкуем…

Но филин остается на месте и лишь вертит круглой ушастой головой и сухо щелкает кривым черным клювом.

— Не бойся, Филимон, это мой брат, князь Владигор, — мягко говорит Любава, поглаживая птицу по шершавому крылу и поднося к ее пестрой грудке золотое блюдце с жареным бедрышком рябчика.

Филин берет угощение когтистой лапой и, не сводя с князя настороженного взгляда, расклевывает бедрышко с жестким маслянистым хрустом. — Не может быть!.. — взволнованно шепчет князь, сглатывая подступивший к горлу комок. — Это не Филимон!.. Ведь это не он, Люба? Ну что ты молчишь?! Скажи, что это не он!

Но княжна молчит, отвернув лицо и все еще держа на весу дрожащее золотое блюдечко.

— Филька, кончай придуриваться! — кричит Владигор, вскакивая со стула и бросаясь к ушастой золотоглазой птице.