Уилл задрожал от восторга, представив себе, как они проделают новое окно между его миром и Лириным. Это будет их секрет, и они смогут навещать друг друга, когда захотят, жить в каждом из миров по очереди — всякий раз недолго, чтобы их деймоны не захворали, — а потом они вместе повзрослеют, и, может быть, когда-нибудь у них появятся дети, которые станут тайными гражданами обоих миров; тогда они смогут обогащать каждый из этих миров знаниями, добытыми в соседнем, и принесут людям много добра…
Но Лира качала головой.
— Нет, — тихо простонала она, — мы не можем, Уилл…
И он вдруг понял, о чем она думает, и с той же мукой в голосе откликнулся:
— Ах да, мертвые…
— Мы должны оставить окно им! Должны!
— Да, иначе…
— И мы должны сделать достаточно Пыли, чтобы это окно можно было не закрывать…
Она дрожала. Уилл привлек ее к себе, и она почувствовала себя еще совсем маленькой девочкой.
— И если у нас получится, — голос у него сорвался, — если мы проживем жизнь достойно и будем все время думать о них, тогда нам будет что рассказать гарпиям. Мы должны предупредить об этом людей, Лира.
— Да, — согласилась она, — потому что гарпиям нужны правдивые истории. И если кто-нибудь проживет свою жизнь так, что потом ему нечего будет о ней рассказать, он никогда не выйдет из мира мертвых. Мы должны предупреждать об этом всех, кого сможем.
— Но не вдвоем, а поодиночке…
— Да, — подтвердила она, — поодиночке.
И при этом слове Уилл ощутил, как в нем волной всколыхнулись гнев и отчаяние — они поднялись из самой глубины его души, словно из недр океана, потрясенных каким-то могучим катаклизмом. Всю жизнь он был один, и теперь снова будет один: тот удивительный, бесценный дар, который ему достался, отнимут почти сразу же. Он чувствовал, как эта волна вздымается все выше и выше, как ее гребень начинает дрожать и заворачиваться — и как эта гигантская масса всем своим весом обрушивается на каменный берег того, что должно быть. А потом из груди его невольно вырвалось рыдание, потому что такого гнева и боли он не испытывал еще никогда в жизни; и Лира, дрожащая в его объятиях, была так же беспомощна. Но волна разбилась и отхлынула назад, а грозные скалы остались — ни его, ни Лирино отчаяние не сдвинуло их ни на сантиметр, поскольку споры с судьбой бесполезны.
Он не знал, сколько времени боролся со своими чувствами. Но постепенно он начал приходить в себя; буря в его душе улеглась. Возможно, водам этого внутреннего океана не суждено было успокоиться окончательно, однако первое, самое мощное потрясение уже миновало.
Они повернулись к ангелу и увидели, что она все понимает и разделяет их скорбь. Но она прозревала дальше их, и потому лицо ее выражало еще и спокойную надежду.
Уилл с трудом сглотнул и сказал:
— Ладно. Я покажу вам, как закрывать окна. Но для этого мне придется прорезать новое окно и впустить в мир еще одного Призрака. Знай я про них раньше, я был бы осторожнее.
— С Призраками мы разберемся, — успокоила его Ксафания.
Взявшись за нож, Уилл повернулся к морю. Он боялся, что у него будут дрожать руки, но все обошлось. Он прорезал окно в свой собственный мир, и они увидели крупную фабрику или химический завод — сложная система трубопроводов связывала корпуса и резервуары для хранения продукции, на каждом углу горели фонари, струи пара поднимались высоко в поднебесье.
— Странно, что ангелы не умеют этого делать, — сказал Уилл.
— Нож изобрели люди.
— И вы закроете их все, кроме одного, — сказал Уилл. — Того, через которое можно выйти из мира мертвых.
— Да, обещаю. Но мое обещание будет действительно при одном условии — вы знаете, при каком.
— Знаем. И много окон придется закрыть?
— Тысячи. Целая пропасть разверзлась при взрыве бомбы, и есть еще огромное отверстие, проделанное лордом Азриэлом. И то и другое следует закрыть, и мы об этом позаботимся. Но есть еще множество мелких отверстий — некоторые глубоко под землей, некоторые высоко в небе. Они появились по разным причинам…
— Барух и Бальтамос говорили мне, что пользовались такими отверстиями, чтобы путешествовать между мирами. Значит, ангелы тоже больше не смогут это делать? И вы, как и мы, окажетесь заперты в своем мире?
— Нет, мы умеем путешествовать иными способами.
— А мы, — спросила Лира, — мы можем этому научиться?
— Да, можете. Отцу Уилла это удалось. Наше умение основано на способности, которую вы называете воображением. Но воображать не значит выдумывать — скорее, это особая форма видения.
— Так это не настоящие путешествия, а понарошку… — сказала Лира.
— Нет, — ответила Ксафания. — Никакого «понарошку». Притворяться легко. А этот способ труднее, но гораздо ближе к реальности.
— И он тоже вроде алетиометра? — спросил Уилл. — Ему тоже надо учиться всю жизнь?
— Да, он требует упорных занятий. Конечно, придется поработать. А вы хотите, чтобы вам все доставалось даром? Того, что стоит иметь, не так легко добиться. Но у вас есть друг, который уже сделал первые шаги и который вам поможет.
Уилл не представлял себе, о ком она говорит, и сейчас у него не было охоты спрашивать.
— Понятно, — вздохнул он. — А с вами мы еще увидимся? Будут у нас встречи с ангелами после того, как мы разойдемся по своим мирам?
— Не знаю, — сказала Ксафания. — Но вы не должны зря тратить время на ожидание.
— И я должен сломать нож.
— Да.
Они говорили, стоя перед открытым окном. Фабрика сверкала огнями, жизнь там кипела по-прежнему; гудели машины, смешивались реактивы, люди производили товар и зарабатывали себе на хлеб. Это был родной мир Уилла.
— Сейчас я покажу вам, как это делается, — сказал он.
И он объяснил ангелу, как нащупывать края окна пальцами, а потом соединять их, точно так же, как когда-то это объяснил ему самому Джакомо Парадизи. Мало-помалу они закрыли окно, и фабрика исчезла.
— А отверстия, сделанные другими способами, действительно необходимо закрыть все до одного? — спросил Уилл. — Ведь Пыль, наверное, уходит только сквозь те окна, которые прорезали ножом. А другие, возможно, существуют уже тысячи лет, и Пыль через них не ушла…
— Мы закроем их все, — ответила Ксафания, — потому что иначе вы убьете на поиски такого окна всю жизнь, а это будет пустая трата отпущенного вам времени. В ваших мирах вас ждет гораздо более важная и нужная работа. И вы больше не будете путешествовать за их пределы.
— И какая же работа ждет меня? — спросил Уилл, но тут же добавил: — Нет, пожалуй, лучше не говорите. Я сам решу, что мне делать. Если вы скажете, что мое дело сражаться, или исцелять людей, или заниматься наукой, я стану все время об этом думать и даже если потом займусь именно этим, то буду недоволен, потому что у меня вроде как не было выбора, а если займусь другим, то буду чувствовать себя виноватым, потому что делаю не то, что должен. Какая бы работа меня ни ждала, я выберу ее сам, без подсказки.
