Алексей Пехов - Под знаком мантикоры

Интересно, скольким клирикам известна страшная тайна? Скорее всего, немногим, иначе рано или поздно это знание стало бы достоянием многих, а это смерти подобно.

Нескольким кардиналам и самым влиятельным епископам?

Сейчас Фернан уже успокоился. Страх пропал. Находясь у окна, «василиск» поклялся самому себе, ибо больше клясться ему было некому, что никто и никогда не узнает о содержимом бумаг. Даже Рийна.

Он вышел из дома, но, не дойдя до лошади, вернулся назад. За кошкой.

Свечи были толстыми и невысокими. Они стояли на полу, который так и не удосужились вымыть от засохшей крови Мигеля. Две находились возле ног, две рядом с руками и еще одна у изголовья мертвеца. Абоми намазал свое лицо белой краской, и это придавало ему еще более устрашающий, чем обычно, вид. Рийна поймала себя на неприятной мысли, что сейчас, в неровном свете, голова слуги напоминала гротескный человеческий череп и одновременно… морду павиана-демона Ратаннбуты.

Веселая стая мурашек пробежала вдоль позвоночника ламии, и она набросила на плечи тяжелый халат мужа. Но тепла не прибавилось, и мурашки никуда не исчезли. Рийна чувствовала, как от всего происходящего в комнате веет самой настоящей жутью. Темнота в обеденной зале, пять огоньков свечей, чем-то напоминающих звезды во мраке ночи, мертвец, которого Фернан так долго считал своим лучшим другом, и четверо живых, решивших заглянуть за дозволенную грань. В мир смерти. Страшная сказка из далекого детства обернулась в одежды настоящего и стала реальностью. До сих пор Рийна не была уверена в том, что муж поступает правильно. У нее на данный счет было совсем иное мнение, но за годы, проведенные вместе, она привыкла доверять своему г'ьето тего. Ламия не удержалась и сжала руку мужа. Ей было страшно, но уйти оказалось выше ее сил. Врожденное любопытство и упрямство, присущее ее народу, приковало к месту.

– Ты уверена, что тебе это нужно? – Фернан словно почувствовал ее состояние.

– Не думаю, что это будет серьезнее абордажа пешханской посудины.

– Это хуже абордажа.

Кажется, ей не удалось его убедить. Голубые глаза смотрели пронзительно и испытующе.

– Со мной все будет в порядке. Честно. – В голосе Рийны проскользнули просящие нотки.

И она тут же почувствовала злость на себя. Только не сейчас! Не время быть маленькой девочкой! Не сейчас!

Маркиз сдался, задумчиво кивнул, приобнял ее за талию и больше не пытался выпроводить. Она благодарно прижалась к нему. Фернану поддержка нужна куда больше, чем ей.

Увидев мужа, после того как тот вернулся от профессора Гартэ, Рийна перепугалась до смерти. Очень редко ей приходилось видеть Фернана в подобном состоянии. Сторонний наблюдатель не заметил бы в поведении и внешнем виде сеньора де Суоза ничего странного, но она-то его знала не первый год! Ламия поняла, что случилось, нечто страшное, по глазам. Там, в бездонном омуте цвета ясного зимнего неба, плескался целый ураган чувств. Ярость, разочарование, боль и… что-то еще. Она попыталась узнать, что произошло, хотела услышать хотя бы намек на тайну, содержащуюся в церковных бумагах, но он ничего не сказал. Лишь посмотрел, и все. И Рийна больше не решилась задавать вопросы. Понимала – все ее попытки разобьются о молчание и острые грани льда в голубых глазах.

– Я уже начинаю засыпать.

Де Армунг, свесив ноги, сидел на столе. Он отставил опустевшую бутылку вина в сторону, и его немного качало, а серые глаза в свете свечей маслянисто поблескивали. За сегодняшний день эта бутылка была уже шестой по счету.

Ламия почувствовала волну растущего раздражения. Шут не нашел ничего лучшего, как напиться именно сегодня!

– Не волнуйтесь, сеньора. Я вполне трезв и прекрасно соображаю. – Язык у Сезара заплетался.

– Еще раз назовете меня «сеньора», сеньор, и я забуду о нашей дружбе, – холодно бросила она.

– Простите! – Он отвесил поклон и едва не рухнул со стола, лишь в последний момент каким-то чудом сохранив равновесие. – Я не хотел вас обидеть, Рийна. Просто немного нервничаю перед представлением. Мне еще не доводилось присутствовать на оживлении покойников. Надеюсь, это… будет познавательно.

– Лучше надейся на то, что отцы-дознаватели ничего не узнают, Сезар, – подал голос ранее молчавший Фернан.

– Не узнают. – Де Армунг глупо хихикнул. – Церковь любит пугать, но она не всесильна. Если честно, я не думаю, что у твоего парня получится подобная вещь. С каких это пор обычные люди стали сильнее Спасителя и Искусителя?

Щека сеньора де Суоза неожиданно дернулась, но голос остался ровным:

– Я уверен, все получится. Абоми?

– Я готов, талела. – Слуга встал с колен и взял в руку кувшин с зельем.

Какие компоненты, кроме останков покойницы, он использовал, Рийна даже не хотела знать, особенно если вспомнить тот факт, что буквально час назад Лючита жаловалась на пропажу курицы.

Слуга достал нечто вроде кисточки и, потрясая ею над телом Мигеля, затянул длинную и тягучую то ли песню, то ли молитву. Проходили минуты, тональность постепенно менялась, и ламии стало казаться, что за непонятными и загадочными словами чужого народа скрывается медленное биение человеческого сердца. Абоми дважды обошел вокруг мертвеца, запел громко и грозно, закрутился вокруг своей оси и неожиданно рухнул на колени.

Пламя свечей взметнулось к потолку, на миг осветив каждый закоулок обеденной залы и бледные лица людей. Закрутилось спиралью и, словно водопад, рухнуло вниз, приняв свой первоначальный размер. Но не цвет. Теперь огонь был ярко-синим, но свет, исходящий от него, оставался таким же, как и прежде.

Песня смолкла. Абоми взял нож, нанес на каждую из ранок сеньора де Турсеко маленькие, едва видимые глазу царапины. Осторожно подвинул кувшинчик, в котором находилось зелье, зачерпнул порошка и высыпал по щепотке на каждое из запястий. Рийна увидела, что порошок темно-коричневого цвета.

Вновь песня. Но уже другая. То и дело в голосе слуги проскальзывали повелительные нотки. Невесть откуда взявшийся ветерок ласково прошелся по волосам и щекам ламии. Она, ничего не понимая, покосилась на синее пламя свечей, но то даже не дрогнуло. И снова ветер. Всего лишь одно мгновение он дул ей в лицо, но и этого было достаточно, чтобы она скривилась от омерзения. Запах открытой могилы.

Еще немного порошка – теперь уже на пол. Слуга разровнял его ладонью и пальцем стал рисовать непонятные знаки.

Едва заметное движение под столом. Или показалось? Нет… ничего. Просто из-за вдруг заплясавшего пламени свечей задрожали тени. Краем глаза она заметила, что справа, за спиной Абоми, что-то дернулось. Резко повернула голову. Ничего. Или… Они шевелились! Вот одна тень внезапно стала расти, заползла на стену и слилась с тенью от шкафа. Больше всего это походило на дряблое шевеление щупальцев выброшенного на берег спрута. Тени казались живыми! Мрак, сгустившийся в углу залы и под столом, был… единственное слово, которое приходило Рийне на ум, – неправильным.