Рисунок исчез. Все линии слились, все цвета заменил один – ослепительно-синий, как небо меарского дня. И я растворилась в нем.
Память синих дней за все двадцать с лишним кругов моей жизни хлынула мне в душу.
Я вспомнила себя крошечным котенком, который на неуверенных лапках впервые выбрел на крыльцо. Сладко зевнул, утомившись от длинного пути, и доверчиво повалился кверху пузиком. И лучи Меара гладили меня по рыжей шерстке…
Я вспомнила себя взрослой карсой, по приказу Беша вонзающей клыки в горло человека. И утробное рычание, с которым я позже лизала соленую кровь поверженного врага…
Я вспомнила себя карсой-подростком, которая бросилась на человека без приказа Хозяина. И даже вопреки запрету Хозяина. На приезжего южанина, которого звали Сишар…
Мне было двенадцать кругов, но я еще не стала взрослой. Настоящая карса, дикий лесной зверь, взрослеет за каких-нибудь три-четыре круга. У карсы весь жизненный срок – кругов двадцать, от силы двадцать пять. А я, оборотень, в свои двенадцать была шаловливым котенком.
И у меня был друг.
Вообще-то я с котами не дружила. Или они не дружили со мной, это как посмотреть. Кошки вообще редко дружат с себе подобными. Общаются – да, но не дружат. Я считала их ограниченными и самовлюбленными, и безжалостно гоняла со всех мест, где нравилось бывать мне. Из уютного уголка за задним крыльцом, например. Или с крыши сарая.
Но полосатый котенок, приблудившийся к нам во двор, мне понравился. Он был такой веселый и беззаботный, он так безоговорочно признавал мое старшинство – но при этом совсем меня не боялся…
У Тури-девчонки друзей среди окрестной детворы не было. Беш чуть ли не с колыбели вбивал мне в голову, что я должна держаться в стороне от людей и помалкивать – если хочу выжить. А вот Тури-карсе повезло. Ей достался полосатый друг, с которым можно было носиться по двору, играть в прятки, катать мяч, ловить мышей в сараях и валяться за крыльцом. Чем мы и занимались самозабвенно все синие дни напролет. Кроме тех часов, которые Беш посвящал моей дрессировке.
Я была счастлива и не думала о будущем. Я вообще в том возрасте думала редко. И в человеческом воплощении, и, тем более, в зверином.
А потом в доме Беша появился чужой человек Сишар.
Это был плохой человек. От него исходил запах опасности. И я прекрасно поняла, почему Хозяин велел мне вести себя тихо. Я с самого утра укладывалась в лопухах под забором и выходила оттуда, только если Беш звал меня. Я-то поняла, но вот котенок никак не мог взять в толк, что со мной стряслось. Он смотрел на меня прозрачными глазами и вопросительно мяукал. Я сворачивалась в клубок и всем своим видом старалась убедить его, что нам надо оставаться здесь. Иногда приятель взбирался ко мне на спину и послушно засыпал, а иногда недовольно поводил хвостом и отправлялся восвояси.
Так продолжалось несколько дней. Однажды вечером Хозяин свистнул меня из лопухов, взял за ошейник, и мы отправились на задний двор. Сишар был там. Днем к нам заходил оружейный мастер, и Сишар купил у него метательные ножи, а теперь решил их испробовать. А, может, он хотел похвастаться перед Бешем, как мастерски он владеет этим оружием.
Сишар бросал ножи действительно отменно. С закрытыми глазами, через плечо, в кувырке – из любого положения он направлял нож в круг, нарисованный углем на стене сарая. Хозяин сдержанно хвалил мастерство Сишара. Я томилась и зевала. Наконец гостю надоело откалывать щепки от стены, и он сделал знак слуге, чтобы тот забрал ножи.
И в эту минуту на задний двор выскочил полосатый котенок. Может быть, он искал меня. А, может быть, забежал сюда просто так. Завидев меня, он радостно бросился к нам.
Сишар встрепенулся и выхватил у слуги нож.
– Спорим на рыжую девчонку – я в него попаду! – обратился он к Бешу.
Хозяин натужно засопел, собираясь отвечать. Но чужак не ждал ответа. Он легко и плавно взмахнул рукой.
Острая сталь пригвоздила к земле маленькое полосатое тельце. Котенок запищал жалобно и пронзительно. И почти мгновенно умолк. Нож разрубил ему позвоночник. Глаза котенка остекленели. Только задние лапки еще продолжали подергиваться.
А человек, походя отобравший жизнь у маленького существа, нагнулся над ним и придавил ногой трупик, чтобы выдернуть вошедший глубоко в землю нож. И выпрямился с довольной улыбкой, обтирая нож о голенище сапога.
Я прыгнула.
– Не смей! – крикнул Беш. – Нельзя!
Я целилась когтями в лицо чужака, но промахнулась и вцепилась ему в шею. Сишар не устоял на ногах, и мы покатились по земле. Я видела совсем близко его перекошенное яростью и болью лицо, я чувствовала, как струится из-под моих когтей горячая кровь. Я зарычала. Я раскрыла пасть, чтобы сомкнуть клыки на его горле.
Но человек был опытным бойцом, а я – нет. Сишар извернулся так, что я оказалась внизу, и взмахнул ножом. Стальное острие летело мне прямо в глаз. В последний миг я увернулась, и нож вспорол мне кожу над глазом, а потом ударил в висок. Хрустнула кость. Я не почувствовала боли – только слепящую ненависть.
И синий вечер для меня померк.
Назавтра, когда я очнулась целой и невредимой, Сишара в нашем доме не было.
В тот же день Беш стал учить меня нападать на человека.
Я пришла в себя, стоя на коленях и привалившись лбом к гладкому камню. На джерховом рисунке снова ничего нельзя было разобрать. Я оперлась о валун и поднялась на ноги. Ноги дрожали.
Я потерла висок привычным жестом. Ну вот, теперь я знаю о себе все. И мне не в чем упрекнуть того зверя, которым я была девять кругов назад. Разве что в том, что он не сумел прикончить Сишара.
Тури-человек тоже бросилась бы на южанина – и, надо полагать, с гораздо меньшим толком. Хотя той девчонке, которой я была девять кругов назад, полосатый котенок был незнаком. Он не оставил следа в моей человеческой памяти, в памяти четтанских дней.
– Бедный безымянный котенок… – пробормотала я. И поправила метательные ножи в наручах.
Вполне возможно, Сишара уже нет под солнцами. Но если он еще жив, я его найду. И неважно, встретимся мы с ним синим днем или красным. Я
– это всегда я.
За спиной у меня зашуршало. Это Корняга пытался самостоятельно слезть с коня. Он висел на стремени и был похож на запутавшееся в упряжи воронье гнездо. Только вороньи гнезда не дрыгают ветками.
Я подошла к Ветру, молча пересадила корневика себе на плечо, подтянула подпругу и вскочила в седло.
– Вперед, Ветер!
Второй из хорингских путевых Знаков остался позади. Жеребец несся вскачь по равнине, и поднявшийся Четтан снова грел мне макушку.
– Что ты делала столько времени у этого камня? – нарушил молчание Корняга. – Одинец вот тоже вчера на него смотрел. То с одного бока заглядывал, то с другого. Ползал вокруг и смотрел попеременно.
