И снова настоящее.
— Как ты сумел… Как ты успел вывести всех из центра? — спросила я. — Вернее, как ты узнал о том, что центр будет атакован?
— Не знаю, — задумчиво ответил он, вороша мои волосы. — Я вдруг увидел, как его обстреливают…
— Увидел? — Я подняла лицо и заглянула в глубину его ясных и по-детски светлых глаз.
— Ну… Вроде как померещилось мне, — уточнил он. — Пригрезилось наяву. Ну, я угнал машину и рванул туда. Двенадцать часов ехал, думал — не успею. Оказалось, успел как раз впритык. Что ж вы такой важный объект так плохо охраняете?
Он сказал: "Пригрезилось", — и я из девчонки-школьницы превратилась в чтеца паутины. Серебристый рисунок её нитей сеткой пронизал пространство вокруг нас, и я увидела седую женщину с молодыми и светлыми глазами, а вдоль позвоночника прокатилась волна боли. Ещё я увидела мужское лицо со шрамиком на щеке и холодным взглядом. Его я уже видела в случае с Дэном и Златой, знакомый товарищ…
— И что ты вот так читать меня будешь, я тоже видел, — сказал он. — От тебя бесполезно пытаться что-то скрыть. Есть такие длинные нити, пронизывающие весь мир… Ими связано всё. Нас с тобой тоже связывает такая нитка, она тянется из жизни в жизнь… Не знаю, как это толком объяснить, я сам недавно начал всё это чувствовать и пока мало что понимаю в этом. Просто иду на ощупь.
Меня трудно чем-либо удивить, но с каждым его словом моя челюсть отвисала всё ниже.
— Откуда ты, простой хищник, даже ещё не научившийся летать, знаешь о паутине?
Он усмехнулся уголком губ.
— Значит, вот как это называется… Что ж, действительно, похоже на неё. Откуда? Не знаю, откуда. Я вот думаю… Наверно, потому что ты — необычная, а я связан с тобой. Может, это ты на меня как-то влияешь.
— Постой, постой. Не так много гипотез сразу. — Я прикрыла глаза и отключилась от паутины — поверите ли, она иногда даже мешает думать "своими" мыслями, а сейчас мне требовалось несколько секунд уединения. — Я не необычная, я — достойная, раз уж на то пошло.
— А у тебя с самооценкой всё более чем хорошо, — засмеялся он. — Лестно ты себя характеризуешь.
— Это не характеристика, это термин, — ответила я. — Так называются те, кого ты окрестил "необычными".
— Те, кто останавливает пули и бьёт невидимой волной?
— Да. И не только это.
— Забавный термин вы придумали.
— Мы его не придумывали, он был нам дан.
— Кем дан?
Его глаза сияли мальчишеским любопытством, и я, не удержавшись, засмеялась.
— Ты забыл, что случилось с Варварой на базаре?
Он, улыбаясь, невольно потёр нос. Я обняла его за шею:
— Вот именно.
Не успела я моргнуть, как моя талия оказалась в кольце его объятий, а губы — в плену поцелуя.
…Пасмурный летний день, душно. Толпа возле военкомата — мужчины постарше и помоложе, также и совсем мальчишки. Я искала глазами ЕГО. Сердце вздрогнуло: ОН! Серый костюм, белая рубашка, волнистый чубчик (быть ему стриженым) скрыт под кепкой. "Андрей!" Мои руки, его плечи. Взволнованные глаза: "Ты зачем сюда пришла? Не отговаривай, я пойду. Это мой долг!" — "Андрюшенька…" — "Не реветь. Не реветь, кому сказал! Жди меня. Всё будет хорошо, я вернусь"…
— Ты не вернулся… Это было наше последнее лето. Когда?
Его пальцы вытирали с моих щёк слёзы, а я стряхивала с его головы снег.
— Август, — сказал он. — А ты?
…Грязный снег, равнодушное солнце, нехотя проглядывающее сквозь рваные тучи. Колючая пеньковая петля вокруг шеи. Деревянный чурбак выбит из-под ног, чёрное удушье…
— Февраль, — прохрипела я, потирая ладонью горло.
Он гладил меня по голове и щекотно целовал в нос, в глаза, в брови.
— Всё, всё… Не вспоминай больше.
Летел снег, налипая на ресницы. Его лоб упёрся в мой, а глаза ласково сияли. Он был здесь, со мной, обнимал меня, будто не было ни того августа, ни февраля, ни той петли и удушья. Будто не было никаких войн, ран и разлук длиной в жизнь.
Нас соединяла Нить.
— 15.9. Крот
— Аврора, я бы хотел тебя предостеречь…
После тренировки Оскар деликатно взял меня за локоть и отвёл в сторону, к окну. Он осторожно бросил косой взгляд на Никиту, который, с любопытством наблюдая за тренировкой достойных, сидел у стены на скамейке.
— Я чувствую, что с этим Дудником не всё чисто. Он сказал, что сбежал от людей, которые пытались заставить его работать на них, но я ему не верю. Это легенда. Сдаётся мне, что он внедрился к нам в качестве крота, госпожа. Люди хотят узнать нас изнутри.
Я усмехнулась.
— Так это же замечательно. По-моему, все беды — от недопонимания.
Моя усмешка отразилась в его глазах, как в зеркале.
— Так ты уже знаешь?
— Разумеется, старина, — сказала я, положив руку ему на плечо. — Подсылая его, люди не учли одного — того, что мы сразу раскусим любого шпиона. Вот я и говорю, что они на самом деле плохо нас знают — а туда же, воевать.
— Ты что-то задумала? Я заинтригован. — Оскар шевельнул бровью.
— Посмотрим, — улыбнулась я. — Ты не слишком-то "наезжай" на Ника. Возможно, он сослужит нам службу. Кстати, он, кажется, не совсем обычен… Он чувствует паутину, хотя не является достойным.
А вот теперь Оскар по-настоящему удивился. Он снова глянул в сторону Никиты, который непринуждённо болтал с парой достойных у выхода из зала, причём так, будто они были уже сто лет знакомы.
— Кажется, он умеет находить общий язык с кем угодно, — заметил он. — Хорошее качество для шпиона.
— Или достойные чувствуют в нём своего, — сказала я. — Хотя у него и нет жука.
— Ты полагаешь, что паутину способны чувствовать и обычные хищники? — проговорил Оскар задумчиво.
Вот что значит разговаривать с "собратом по паутине"! Лишние слова не нужны, он сам поймёт всё, что нужно.
— Пока не могу сказать точно, — ответила я. — Но на самом деле нет ничего невозможного… Кто его знает, может, и способны, только не знают об этом.
Через полчаса мы были втроём: огонь в камине, я и ОН. Его стриженая голова доверчиво лежала у меня на коленях, и я всеми силами пыталась отбросить настоящее, чтобы полностью отдаться ощущению тепла, разливавшегося где-то в животе. Хотелось отринуть все заботы и мысли о войне и просто быть с НИМ. Сколько нам было отведено времени? Пока даже паутина не могла ответить на этот вопрос…
И всё-таки нужно было поднять шпионскую тему. Это было неизбежно.
— Они угрожали твоей маме? — спросила я.
Никита внутренне сжался, как от боли. Подняв голову с моих колен, он сел, глядя на огонь сузившимися и посуровевшими глазами. Долго молчал, потом ответил:
