с сильным противником теснее сдвинули щиты, готовясь принять удар врагов.
Передний ряд кливутов буквально проломил строй щитоносцев, завалив их своими телами и тушами лошадей. Но прорваться и разметать построение они не сумели. Уцелевшие щитоносцы, смыкаясь, принимали на себя всю ярость натиска кливутов, а копейщики, держа совни обеими руками, наносили страшные удары в ответ противнику, валя и людей, и коней.
Поредевшие хоругви кливутов, подкреплённые воинством Братства Богини по-прежнему продолжали давить на ряды имперской пехоты. Им казалось, что они побеждают, а на устилающие поле боя трупы соратников мятежники просто не оглядывались. И верили, что доблестно сражавшиеся попадают прямиком в небесные чертоги их богини.
Строй имперской пехоты прогнулся, от яростного напора воинов Братства Богини, но выдержал. Щитоносцы, стиснув зубы от переполнявшей их изнутри смеси страха и ярости, смыкали ряды над павшими товарищами. Те из них, кто лишился совен, уперев тяжёлые щиты в землю, пускали в ход короткие кривые мечи-чимканы. Копейщики заученными движениями с быстротой разящих змей кололи и рубили совнями через их головы. Но вот наконец-то, стрелки закончили перезаряжать. Снова, давая передышку передним рядам, защёлкали самострелы.
В отличие от других военачальников, Хэчи Шен сражался в первых рядах своего габара. Он орудовал тяжёлым бердышом, держа его обеими руками. За спиной у него висел длинный тайгетский меч. Рядом с ним бились двое тайгетов-наёмников из тагмы щитоносцев. Эта троица казалась неприступной скалой, о которую разбивались атаки мятежников.
Столкнувшись с очередным противником, Хэчи Шен заревел от переполнившей его ярости. Судьбе было угодно поставить против него самого тайчи Лияня, которого он упустил во время переворота в Алом дворце. Тот тоже узнал своего врага.
Сначала Лиянь спал с лица, увидев, с кем ему предстоит сойтись в схватке, но тут же ободрив себя криком и, вздыбив своего жеребца, бросил скакуна вперёд, в надежде сбить с ног ненавистного врага и делая колющий выпад совней сверху вниз.
Хэчи Шен ловко уклонился от молотящих воздух конских копыт, одновременно отбивая хитрым вывертом нацеленный на него удар. Изогнутая косица его бердыша зацепила наконечник вражеской совни, отводя в сторону смертоносное жало. Правда при этом ему пришлось выпустить оружие из рук, но и тайчи Лиянь был вынужден сделать то же самое. В следующее мгновение Хэчи Шен уже тянулся к висевшему за спиной мечу.
Бросив совню и едва не вылетев из седла, Лиянь пластом пал на шею коня, вцепившись обеими руками в жёсткую гриву. Он пытался утвердиться в седле, когда удар тяжёлого двуручного меча Хэчи Шена обрушился на его спину.
Закрывающие поясницу пластины панциря лопнули, и клинок из закалённой тайгетской стали развалил Лияня напополам, дойдя до самой луки седла. Передняя часть тела тайчи осталась лежать вдоль конской шеи, держась судорожно сведёнными агонией пальцами за гриву, а задняя, с торчащим обрубком хребтины, выпрямилась в седле, продолжая сжимать ногами конские бока.
Кливуты, узрев страшную участь своего предводителя, прянули в стороны, и Хэчи Шен получил передышку. Утирая пот, он оглянулся – как там справляются его подчинённые.
Те справлялись неплохо. Имперская пехота отлажено меняла способы боя. Сражаясь с противником, ратники старались не нарушать порядок чередования в строю. Военачальники и командиры, от тайчи сабраков до простого десятника, умело управляли боем.
Дравшиеся в первых рядах воины, по команде, ловко менялись местами с задними, отходя вглубь строя для краткого отдыха или чтобы перевязать рану. Стрелки, время от времени, посылая во врагов очередной залп, давали своим товарищам ещё одну краткую передышку, устилая поле перед строем трупами врагов.
Но всё же силы были неравны, и имперская пехота стала постепенно отходить. Кливутов охватило победное ликование. Им казалось, что ещё немного и воины И-Лунга побегут. Но тут в дело вступили вайраны.
Стрелки, засевшие в бронированных повозках, в упор расстреливали всех, кто приближался к ним. Будучи неуязвимыми, за толстой шипастой бронёй, они, не спеша и тщательно целясь, на выбор били вражеских всадников. Тяжёлые самострельные болты пробивали звенья кольчуг, находили щели в пластинах доспехов, и впивались в тела людей и коней. А спереди, из-за так и несломленного строя имперской пехоты, навстречу мятежникам продолжал лететь град таких же болтов.
Наступление ополчения кливутов в середине поля приостановилось. Всадникам мешали трупы убитых и конские туши. Вокруг бились раненые лошади, и кричали умирающие в агонии люди.
На обоих крыльях имперской армии битва началась с того, что лёгкоконные стрелки сначала издалека осыпали стрелами наступающие хоругви кливутов, заставив тех потерять скорость атаки. После этого бронированные клинья Железных Ястребов двинулись навстречу врагу, а конные лучники Бейтара и Брахира отошли в тыл.
Звук от столкновения двух окованных сталью лавин на какое-то мгновение перекрыл шум остальной битвы. В воздухе стоял хруст ломающихся копий и совен, лязганье лезвий и клинков по доспехам и шлемам. Иногда слышались сочные удары булав и шестопёров, сминающих броню.
Чже Шен, внимательно оглядывающий поле битвы, заметил, что оба крыла намертво сцепились с противником. Единственное, чего он боялся, так это что мятежники обойдут и ударят в бок и тыл его непобедимой пехоте, ибо спереди строй габаров был неуязвим. Однако, судя по тому, как вели бой Железные Ястребы, об этом можно было не беспокоиться.
По знаку Чже Шена отряды имперской пехоты медленно двинулись вперёд, давя и опрокидывая скучившегося противника. Кливуты и воины Братства Богини шаг за шагом отступали, погибая от рук имперцев. Однако огрызались они отчаянно. Под яростными ударами булав, шестопёров и топоров лопались щиты и доспехи, разлетались щепками крепкие древки совен и копий. Иногда, шлем какого-нибудь неудачливого имперского ратника вдавливался в месиво, только что бывшее его головой, но прореха в строе тотчас затягивалась.
Находившемуся на возвышении И-Лунгу было хорошо видно, как ряды его войска неуклонно продвигаются к стану мятежников, оттесняя их с поля боя. Окружённый телохранителями, владыка по-прежнему оставался простым зрителем. Он наблюдал, как габары, ощетинившись длинными совнями,
