— И что, всё так плохо? И никак нельзя исправить?
— Если бы ты полюбил только одну, остальные бы почувствовали равнодушное отношение к себе. Безответная любовь, конечно, плохо, но с ней ещё можно справиться разумом. Но отдать кому-то взаимную любовь… нет, они не справятся. Да и ты не выберешь. Тут такое начнётся, что война с гургутами покажется детскими шалостями.
— Но…
— Поэтому лучше уйти тихо, не прощаясь.
— А…
— А с ними мы что-нибудь придумаем.
— Но ведь Хлоя может вернуться за мной в мой мир?
— Если бы всё было так просто, то в твой мир шастали бы все кому не лень.
— Напомню, что она уже была там. Что ей помешает сгонять ещё раз?
— Она была там, потому что совет открыл проход. И вернул её обратно тоже магический совет. И проделать это могут только члены совета, и то не по одиночке.
— Я думаю, дочери вам не простят.
— Как говорится в твоём мире, время лечит? Вот вылечит, и мы устроим ещё одну экскурсию в твой мир, но уже не за тобой, как ты понимаешь.
— А у Болотной, если верить её бабашке, один раз, на всю жизнь и без вариантов. И дети только по любви.
— А вот этого никто не проверял. Все принимали как должное.
— А если правда?
— Если правда, тогда перекинем в твой мир младшую ведьму, а… по получении результата… вернём её обратно.
Ассоциация с быком-производителем снова ярко мелькнула в моей голове. Мать Хлои стала вызывать только одно чувство — омерзение. Да что там она, весь этот мир стал вызывать чувство омерзения.
— Ты готов? — спросила меня Хлоина мать.
— Да, — без тени сомнения ответил я. — И как можно быстрее.
— Тогда просто иди по этой тропинке. Через двадцать шагов закроешь глаза. А ещё через двадцать можешь их открывать.
— Так просто? — удивился я.
— Главное, не обсчитайся. Закроешь раньше, чем через двадцать, — останешься в этом мире, откроешь раньше — не попадёшь в свой.
— А куда попаду?
— Не знаю, — честно призналась Хлоина мать. — Миров много, в каком остановишься — непонятно. Твой — через двадцать шагов.
И я пошёл. Пошёл медленно, но уверенно. Пошёл не оборачиваясь. Пошёл без грусти и тоски в сердце. Пошёл, чётко отсчитывая шаги про себя. Сделав двадцать, на секунду замер, зажмурился и уверенно начал шагать с единицы.
Где-то шаге на пятнадцатом меня посетила мысль, а не открыть ли глаза прямо сейчас. Один мир я уже посмотрел. Почему бы не посмотреть другой? Я даже остановился, прикидывая все за и против. Но послевкусие от всего происходившего со мной было настолько неприятным, что я решил не рисковать и дошагал положенные двадцать шагов.
— Добро! А ты чего как клоун вырядился?
Этот вопрос я услышал первым, когда открыл глаза. Произнесён он был заплетающимся языком. Языком моего мира.
— Да просто кто-то на мусорку карнавальный костюм вынес, — ответил на вопрос, адресованный мне, второй пьяно-заплетающийся голос.
— А, Добро из дурки слинял, а в пижаме палево, вот на мусорке и прибарахлился, — подытожил третий, чуть менее пьяный голос.
Да, это был мой мир. Это было мой двор. Это были мои соседи, алкаши, собутыльники. Три в одном, по совместительству. Сидели они в тени раскидистого клёна и, по возможности не привлекая внимания соседей, распивали очередную пол-литрушечку в мареве летнего дня.
— А с чего вы взяли, что я из дурки?
— Так долго не было.
— Мы думали, что ты откинулся где-нибудь.
— Даже помин за тебя выпили.
— А ты, гляди, живой.
— Значит, белка тебя посетила. И в дурку тебя упекли. А поскольку ты в этом маскараде, значит, сбежал. Отпустили бы — пришёл в своём.
Логика самого трезвого была непробиваемой. Да и меня она, если честно, устраивала. Свой, привычный мир. И пусть мне в нём осталось недолго, но он мой.
— Так что, плеснёте, пока снова не повязали?
— Не вопрос, Добро. Присаживайся.
После третьей я почувствовал себя самым счастливым человеком. И имя мне было — Добро. Простой российский алкаш, с простым понятным прозвищем.
P. S.
— Хватит губить себя!
Голос, звучавший в моей голове, приносил мне страдания в сотню раз большие, чем похмелье. И если последнее можно было вылечить простой опохмелкой, то его голос эта самая опохмелка активировала ещё сильнее.
— Изыди, сатана, без тебя тошно, — прошептал я, просто чтобы не молчать.
— Тебе тошно от того яда, который ты в себя вливаешь.
— Вот сейчас встану и поправлю это.
— Ага, ещё большим ядом. Перестань, хватит!
— Ит,
