– Можно поместить объявление в газете?
– В какой газете? – отозвалась она. – В какой стране? На каком языке?
– А, да, – смутилась я. Я вспомнила, что она уже предупреждала меня, что я должна буду принять свою половину в любом обличий, в котором Господь создаст его на этот раз. Я пробормотала про себя:
– А если мне, как всегда, не повезет, и окажется, что сейчас он – девятилетний трансвестит?
Нора расхохоталась:
– Вообще-то это вряд ли.
Итак, мне теперь оставалось одно: отправиться домой и ждать. И я, уже собрав вещи и поднявшись, чтобы уйти, задала последний вопрос:
– Что случилось с телом Катрин?
– Этот старик, Джек… – Она посмотрела на меня так, как будто ждала, что я что-то подскажу.
– Ага, – воскликнула я и только теперь поняла, кто был тот старик. – Это же был Джон Хедли, да? – Я на какое-то время не могла прийти в себя от изумления от этой догадки, потом продолжала:
– В эпоху королевы Елизаветы он жил так, что в конце концов все потерял. Он потерял деньги, престиж, семью, даже лишился здоровья. – Стоило мне только вообразить себе его участь, и я сразу дала себе честное слово, что никогда не буду совершать ничего подобного. Нора кивнула, довольная тем, какая у меня память и как я соображаю (по крайней мере, так я решила истолковать ее кивок).
– Джек нашел их тела вместе, подумал, что они совершили самоубийство, и решил, что, если об этом станет известно, их нельзя будет похоронить на кладбище. И тогда он решил спрятать тело Катрин, и прятал его у себя до того дня, когда похоронили Тавистока. Тогда ночью он тайно раскопал могилу и положил тело Катрин в тот же гроб, где лежало тело ее Тэйви. И теперь их тела вечно будут спать вместе.
– Как и в средневековье, – тихо добавила я. – Родились вместе. Умерли вместе.
Больше я ничего не смогла сказать, встала и вышла из офиса Норы. Я медленным шагом шла домой, думая по пути о том, что со мной было и что я узнала.
Я решила ждать, но не сидеть сложа руки. Я еще много раз была у Норы, вытягивая из нее всю информацию, какую только можно было из нее вытянуть. Потом пустила в дело свои способности сыщика, или, другими словами, начала проводить исследовательскую работу. Прежде всего я решила разыскать могилу, где были похоронены Калли и Талис.
«Это один из лучших дошедших до нас памятников шестнадцатого века, – говорилось в туристическом справочнике. – Резьба и украшения изысканны и оставляют впечатление, осмелимся сказать, чувственности». Это писал какой-то критик, специалист по искусству.
Я почему– то была необычайно счастлива, когда прочитала там же, что мраморные фигуры не были осквернены никакими уродливыми надписями. В семнадцатом веке там был пожар, и сгорела большая часть деревни и почти вся церковь. После этого церковь не стали восстанавливать, а так и закрыли, и останки здания поросли зеленью. То место, где стоял памятник, тоже заросло, и листва скрыла статуи. Они простояли почти два века чуть ли не в герметичной оболочке. В начале двадцатого века, однако, скульптура была обнаружена и предстала перед глазами людей почти в первозданном виде. И церковь, и мраморные скульптуры были взяты под охрану министерством культуры и реставрированы.
Находясь в ожидании, я переварила ту информацию, что получила от Норы, ту, что прочитала в книгах, и все это вместе с тем, что пережила сама. И я умудрилась сделать из этого роман на шестьсот страниц, сюжет которого был о прошлых жизнях. Я сдала книгу Дарий. Она была так счастлива, что я надеялась, что она не заметит, что у романа нет конца. Стоит ли говорить, что надеялась я на это зря! Конечно, она заметила, но однако не моргнула глазом, когда я заявила, что не знаю, чем все кончится, потому что этого со мной еще не случилось. После замешательства, которое длилось не больше доли секунды, она невозмутимо сказала:
– Когда будет готово, принеси тут же, не затягивай.
Ее вера в меня так растрогала, что я заплакала.
Я продолжала жить в ожидании Талиса, а тем временем продолжала и свои поиски. Следующим этапом я стала пытаться разузнать, что стало с поместьем Пенимэн, с поместьем, которое Алида так часто использовала в своих планах, суля его в награду стольким людям, от которых она хотела добиться того, что ей было выгодно самой. Сначала, когда я оказалась в теле Катрин, но еще не знала, что случилось с Талисом и Калласандрой, я не поняла, что дом, где жил Та-висток, это и есть поместье Пенимэн. Когда же до меня это дошло и я подумала, как долго этот дом служил наградой-наказанием для достижения низких целей, я поняла, что, конечно, в этом доме Кэти и Тависток никогда не были бы счастливы. Если какой-то призрак и бродил сейчас по этому поместью, это был призрак Алиды-Айи. Я с удовольствием прочитала в архивных справочниках, что во время Первой мировой войны поместье было превращено в госпиталь, а обстановка, украшения и мебель помещены в хранение и опечатаны. Еще с большим удовольствием я прочитала, что в самый последний день Первой мировой войны какой-то солдат, напившись от радости, нечаянно поджег дом, и почти весь он сгорел. Я чувствовала: да, чтобы очистить дух этого места, необходим именно огонь, и ничто иное.
Я позвонила в одну английскую фирму, которая занимается продажей недвижимости американцам, и заказала для себя поиск того здания, которое в шестнадцатом веке было фермой. Его оказалось совсем несложно найти, и я даже как-то не удивилась, что владельцы, оказывается, давно собирались его продавать. Я вообще уже давно перестала чему-либо удивляться. Я купила этот дом за сто двадцать тысяч фунтов, или, другими словами, сто восемьдесят тысяч долларов. Такие миленькие уютные домики с сохранившимися украшениями шестнадцатого века никогда не бывают дешевы. Но я-то знала, что под досками пола я найду шесть удивительной красоты бокалов, инкрустированных драгоценными камнями, и один серебряный подсвечник, то есть все то, что Мег и Уилл украли у семьи Хедли. Я была намерена драгоценные вещи передать в музей и любоваться потом своим именем на доске у музея, там, где перечислены те, кто сделал щедрые пожертвования. А у самой меня будет где остановиться в Англии, когда я приеду туда отдыхать на праздники.
Продолжая размышлять о Мег и Уилле, я позвонила Милли в Техас и сказала, что мне немедленно необходимо ее видеть. Я сказала ей, что мне так плохо, что не могу писать. Я еще не успела кончить последнее предложение, а она уже садилась на самолет, отлетающий в Нью-Йорк.
А потом я позвонила своему дорогому издателю, мистеру Уильяму Уоррену. Его было тоже легко дозваться. Я только намекнула.
– Одно издательство предлагает мне один привлекательный контракт… – И мы с ним тут же договорились о встрече. Когда Милли прибыла со своим чемоданом, меня не было дома. Я оставила ей записку, где написала, что пусть идет в ресторан в отеле «Плаца», там мы встретимся. А в самом ресторане я за двадцать долларов договорилась с метрдотелем, что тот посадит Милли за тот же столик, что и Уильяма.
