С наемными экипажами на северной окраине всегда было так себе, однако Нейлу повезло. Не успел он свернуть с Медной улицы на улицу Ткачей, где располагался пятый солдатский госпиталь, как увидел медленно тянущийся вдоль тротуара крытый возок с фонарем на облучке — и, вытянув руку, вскоре уже катил с ветерком в сторону центра. Без сожалений бросив вознице монету, он вышел на Центральной, у главного храма Танора, и прогулочным шагом двинулся в сторону Кленового сквера. Есть он пока не хотел, погода стояла дивная, и приятно было просто пройтись по скрипящему утоптанным снежком тротуару, всей грудью вдыхая свежий морозный воздух. Миновав шумный и многолюдный Шелковый переулок, Нейл прошел вдоль Кипарисовой улицы, прогулялся по Кленовому скверу, поглазел на каток, заполненный гомонящим людом, и повернул обратно. А проходя мимо высокого изящного здания с рядом белых стройных колонн у крыльца, замедлил шаг. Здесь располагалась королевская галерея искусств. Помнится, мама что-то говорила о выставке акварелей — до того, как он заикнулся о своем переезде… «Не зайти ли взглянуть? — подумал Нейл. — Так сказать, вкусить пищи духовной перед плотным обедом?» К живописи, в отличие от герцогини эль Хаарт, ее старший сын относился спокойно, но идея показалась ему недурной. Надо же, в конце концов, хоть изредка расширять кругозор!
Он поднялся по ступеням, заплатил за вход два медяка, сдал плащ в гардеробную и вошел в первый зал. Помянутые акварели как раз все были здесь. Нейл просмотрел их не без любопытства и даже нашел некоторые довольно приятными глазу, однако восторгов у него выставка не вызвала. Поэтому он отправился дальше. Он переходил из одного зала в другой, изредка останавливаясь перед какой-нибудь картиной, и спустя час добрался до последнего зала. Людей в нем почти не было — кроме него, в дальнем углу перед тяжелой золоченой рамой стоял лишь какой-то пожилой господин.
Нейл повернулся к первой от входа картине и непроизвольно вздрогнул: на полотне было изображено бескрайнее, словно взрытое гигантской бороной поле павших. Окутанное красноватыми сумерками у горизонта, дымящееся редкими, казалось, только что погасшими бивачными кострами, оно густо пестрело лежавшими вповалку людьми в перепачканных землей и кровью мундирах. Они были везде — распростертые навзничь, глядящие мертвыми лицами в небо, скорчившиеся у обгорелых остовов обозных телег… В центре картины, на вытоптанной побуревшей траве, лежал офицер в темно-синем мундире. Голова его была запрокинута назад, пальцы правой руки, уже потерявшие цвет и окостеневшие, сжимали обломанное древко копья — а сверху над офицером, низко склонив тяжелую черную башку, возвышался дракон-штурмовик с пустым седлом. Опустив крылья, закрыв глаза, зверь застыл над погибшим наездником черным надгробием, прижавшись мордой к его плечу. Нейл, сам не зная почему, попятился. И, бросив короткий взгляд на медную табличку под рамой («Прощание»), отошел. Увы, следующая картина оказалась немногим лучше. И остальные, что были собраны в последнем зале, тоже — практически все они изображали батальные сцены. Художники были разные. Но с каждого полотна в тусклом блеске застывшего масла на Нейла смотрела война. «Прощание», «Казнь дезертира», «Рассвет над холмами», «Последний полет»… Повсюду здесь была кровь и смерть — совсем как когда-то говорил отец. Герцог эль Хаарт всё это видел своими глазами, а не на картине в галерее искусств, и Нейл только теперь до конца осознал, почему отец так противился его скоропалительному решению. Осознал, глядя на багровые, черные, дымно-серые полотнища, на которых умирали люди и звери, на которых пылал огонь и словно бы запеклась настоящая кровь, а не краска… Нейл бродил по залу, как в полусне, едва ли не целый час. Он давно уже остался здесь один-одинешенек — когда ушел тот пожилой господин, Нейл не заметил. Он переходил от одной картины к другой, отворачиваясь, отступая и вновь возвращаясь, он простоял почти четверть часа перед масштабным полотном, изображавшим Битву Знамен, скользя взглядом по обагренным рассветными лучами, точно кровью, остроконечным скалам и пляшущим на их фоне в смертельном танце драконам, — он не хотел смотреть, но смотрел. По какой-то необъяснимой причине это страшное зрелище завораживало, не отпуская.
Галерею Нейл покинул в только в половине седьмого. Солнце давно село, Мидлхейм окутала стылая чернильная синева, и молодой человек брел в ней, не разбирая дороги, чувствуя слабость в коленях и странный, горячечный зуд в душе. Перед глазами его клубился дым бивачных костров, а в ушах звучал далекий драконий рев, смешанный со звоном стали. Он не раз бывал в королевской галерее искусств с отцом и матерью, но этого зала не видел. «Почему? Этих картин там не было раньше? Или просто родители мне их не показывали? — думал он. — Смешно… Это ведь просто холсты и краска!» Неясный зуд где-то глубоко внутри усилился. Нет, вовсе не «просто», вдруг понял Нейл. И, приостановившись, обернулся назад. Изящное здание с колоннами уже давно исчезло из виду. А картины остались. Особенно та, с черным штурмовиком без наездника — она до сих пор так и стояла у него перед глазами. Оттого, что ее он увидел первой? Или совсем не поэтому?..
Нейл потряс головой, силясь изгнать из памяти пустое седло на драконьей спине. Нет, твердо сказал он сам себе, с Сандрой такого не может случиться. Потому что… потому что не может и всё! «Да и вообще, у нее же не штурмовик, а разведчик», — подумал он, будто это что-то меняло. И, наконец придя в себя, огляделся. Парковая аллея? Во имя Танора, как он здесь очутился? «Похоже, правы были родители, что в тот зал меня не водили, — растерянно подумал он, озираясь по сторонам. — Впечатлился до полной прострации!» Молодой человек сконфуженно почесал кончик носа. И, прищурившись, всмотрелся в конец аллеи, где белел стенами дом Лусетиуса. «Ну, с другой стороны, оно даже и к лучшему, — в конце концов решил Нейл. — Ведь я же всё равно планировал перекусить?» Он улыбнулся, только сейчас поняв, как сильно проголодался. И, запахнув плащ, торопливо заскрипел по утоптанной снежной дорожке к дому с зелеными ставнями.
После рыбного супа и двух ломтей свежего хлеба с паштетом из фазаньей печени, где-то между бараньими ребрышками и брусничным пирогом, Нейл понял, что двухнедельный «пост» не прошел для него даром: он объелся едва ли не до рези в желудке. Попросив себе чаю и осоловело поглядывая в окно, за которым уже совсем стемнело, молодой человек лениво размышлял о том, забрать с собой остатки пирога или все-таки не позориться, когда на стол из-за его спины упала тень.
— Какая встреча, — хмыкнул позади знакомый ехидный голос, и Нейл поймал себя на ощущении, будто он на миг вернулся в прошлое. — Что над тарелкой чахнешь, эль Хаарт? После госпитальных харчей человеческая еда в горло не лезет?..
— И тебе добрый вечер, Фаиз, — отозвался Нейл, поворачиваясь. Ан Фарайя отодвинул стул, уселся напротив — само собой, как всегда не спросив разрешения, — и жестом руки подозвал подавальщика. Спустя пару секунд тот материализовался у стола.
— Чего изволите? — почтительно кланяясь, уточнил он.
— Кофе, — бросил алмарец, даже не взглянув в его сторону. — Черный.
Нейл поморщился. При одном слове «кофе» его замутило. А теперь придется эту гадость еще и нюхать — от Фаиза так просто не отделаешься. «Да и встать я в ближайшие четверть часа вряд ли смогу, — вынужденно признал он. — Плохо без Зигги и его домашних обедов — какая-никакая, а тренировка». Он покосился на едва тронутый брусничный пирог и вздохнул. От Фаиза это не укрылось.
— Жадность обуяла? — проницательно фыркнул он. Нейл кисло кивнул. — Смотри, эль Хаарт, как бы тебе де Шелоу в талии не перегнать с таким-то аппетитом!
— Не волнуйся, не перегоню. На мое жалование особо не разгуляешься.
— Так выбрал бы место попроще, где-нибудь в этих своих трущобах… Или по хорошей жизни соскучился?
Нейл отодвинул в сторону тарелку с пирогом.
— Ну что ты, — сказал он преувеличенно серьезно. — Исключительно по тебе.
