Драконы ночной смены (ЛП) - Аарон Рэйчел

— Я не испортил ничего важного, — возразил он. — Ты жила в нищете, работала как субподрядный рабочий.

— Я жила своей жизнью! И если это не подходит твоим стандартам, то дело в тебе. Я справлялась хорошо, пока ты не задавил меня неудачей!

Я кричала под конец, тело было напряжено до боли от гнева, не так я хотела провести день. Как мой папа все время умудрялся пробраться под мою кожу? Даже когда он был лишь призраком, он говорил так, словно мне было шестнадцать, и я ненавидела это. Я ненавидела все в этом.

— Знаешь, что? Забудь о помощи. Я быстрее сделаю это сама. Просто молчи и не мешай. Чем скорее я выполню квоту, тем быстрее пойду домой, спать, чтобы накопить огонь, которого хватит, чтобы ты ушел из моей жизни.

Отец пытался что-то сказать, но я уже пошла кровь, прижимала ментальную руку к проклятию, связывающему нас, чтобы он не подобрался слишком близко. Мы долго и недовольно молчали. Я ходила по дому, слишком злая, чтобы видеть больше, чем очевидные детали. Я знала, что могла пропустить вещи, но было сложно переживать. Вопросы папы напоминали, что СЗД не делала ничего с тем, что я находила, так какой была потеря? Я хотела только закончить работу по минимальному стандарту и завершить это натянутое время отца и дочери.

К счастью для меня, дом, с которого я начала, оказался простым. Фасад был из хорошего кирпича, но я такое видела и раньше. Хотя это все равно восхищало. Все старые здания Детройта восхищали. Во времена расцвета заводов машин, когда они хорошо платили рабочим, иммигранты стекались сюда со всего мира. Желая пустить быстро корни, они строили дома как замки, создавали красивые здания из камня и кирпича, чтобы они стояли веками. Я сберегла бы все, если бы могла, но даже у СЗД место было ограничено, и этот дом был с обвалившейся крышей и трещинами в фундаменте. Вздохнув от потери, я вытащила баночку краски и нарисовала Х на двери, отмечая его для сноса.

Я закончила, и здание задрожало. Я едва успела отбежать от крыльца, и дом погрузился в землю, город поглотил его, чтобы взять оттуда материалы для новых зданий. Это было печально видеть, но зато в моем списке появилась галочка, так что я пошла к следующей цели, бетонному офисному зданию тысяча девятьсот семидесятых с необычными элементами дизайна.

И так тянулось. Оставить, снести, оставить, снести. Но, хоть в первом доме я была в плохом настроении, со второго меня поглотила работа. Я не могла ничего поделать. Даже зная, что вещи отправятся на склады СЗД, я была рада искать сокровища. Я только начала рыться в гниющем поместье Позолоченного века, надеясь на находки, отец заговорил за мной:

— Нашел кое-что.

Я вздрогнула. Он был таким тихим и незаметным в облике дыма, что я забыла о нем. От напоминания гнев вспыхнул во мне резко, но мне надоело ощущать это, и я отогнала его, сосредоточилась на комке, на который он смотрел, у его ног, скругленная поверхность тускло сияла в свете моего фонаря на каске.

— Что это?

— Серебряная сахарница, — он шагнул в сторону и указал на тусклое дно перевернутой чаши. — Похоже на Ламери.

— Да ладно, — Пол де Ламери был одним из величайших ювелиров Англии. Его работа все еще ценилась. Я ожидала многого от этого места, но папа не мог просто найти бесценное сокровище на полу. — Я посмотрю.

— Я не ошибаюсь, — уверенно сказал Ён, я схватила чашу на ножках с пыльного пола. — Его метку на дне можно подделать, но внимание к деталям может передать только Ламери. Посмотри на маленькие завитки листьев дуба на ручках. Кто еще мог бы создать такое?

Я не знала. Я не была экспертом в серебре, а папа был. В сокровищах Ён был экспертом во всем, и, хоть я презирала его общество, я не заметила эту чашу.

— Хороший улов, — недовольно признала я, опустила возможно ценную сахарницу в сумку. А потом, после паузы, я добавила. — Видишь что-то еще?

Я не должна была спрашивать. Стоило знать, что его нельзя пускать в свою жизнь. Но, как я и сказала, за последние два месяца мне было одиноко, особенно на работе. СЗД не понимала и не ценила то, что я приносила ей, доктор Ковальски общалась только о магии и саде. Мы с папой спорили из-за всего, но всегда могли говорить о сокровищах. Даже в моем недовольном состоянии я не собиралась упускать первый шанс за недели поговорить о том, что интересовало меня больше. И было бы глупо упускать шанс поискать сокровища с драконом. Плевать на квоты и то, что никто не увидит эти вещи. Папа отыскивал ценности лучше всех. Если тут было скрыто что-то крутое, он найдет это. Конечно, придется немного пострадать, но я все равно застряла с ним.

Эти жадные мысли помогали терпеть отца, и я оказалась права. Он знал все о ценном, а еще умел видеть в темноте, и он был из дыма, мог проходить сквозь предметы, куда мне обычно было опасно ходить. Ён был машиной для поиска сокровищ. Он смотрел на здание и уже знал, есть ли там ценности, и где они. И он указывал на вещи, которые я даже не замечала, как старые тостеры или жуткое сплетение цветных трубок, которое оказалось эпернэ. Конечно, я знала, что это было, но большие викторианские украшения всегда были глупыми, и я не изучала их.

Папа был не таким слепым. Для него это не было историей. Он жил в те периоды, когда вещи, которые мы считали антиквариатом, были популярны, и он помнил все это — что было хорошо, что плохо, что стоило покупать, а что — нет. Его драконий мозг был каталогом искусства и трендов моды тысячелетней давности, и хоть его вкус для меня всегда был староватым, он видел ценности. Он мог узнать Моне, даже если сверху картины что-то нарисует плохой художник, и для того, кого наняли искать сокровища, это было чудом.

Я была занята, восхищаясь сокровищами, которые он находил, и забыла, что злилась на него. На пару приятный часов мы словно вернулись на десять лет назад, когда делали такое ради веселья. Это ощущалось потрясающе, словно груз весом с дракона сняли с моей груди. И, конечно, отцу нужно было все испортить.

— Почему ты служишь ей так верно?

— А? — я подняла взгляд от своей кучи. Мы закончили квоту с домами полчаса назад и взялись за контейнеры, куда СЗД бросала все мелочи, которые проваливались в стоки или не разрушались внутри домов. Это поражало, и обычно я не дошла бы до контейнеров, но хорошее настроение испортилось из-за гримасы на лице отца.

— СЗД, — уточнил он, голос был тяжелым, словно слова долго копились в нем. — Она заставляет тебя работать как собаку, привязывает тебя квотами и графиком, но ты не возмущаешься. Почему? Боишься, что разозлишь ее?

— Если бы было так, я бы не смогла сказать это тебе, да? — парировала я. — Но нет. Она умеет пугать, но я делаю это не из страха. Я работаю на СЗД из-за долга ей, и она оберегает меня, и все это не так плохо. Я получаю бесплатную еду, у меня есть крыша над головой, и охота на сокровища крутая даже с квотами.

После этих часов я думала, что это будет очевидно, но отец разозлился сильнее.

— Ты была должна и мне, но не вела себя так. Ты билась со всеми шансами, которые я тебе давал, каким бы щедрым я ни был. Что отличается с СЗД?

— Она — не ты, — рявкнула я, забыв о хороших чувствах.

— Она хуже, — возразил он, скалясь. — Я дал тебе комфорт и роскошь! Она даже не дала тебе удобную квартиру!

— Я обустроила квартиру вещами, которые нашла тут, — резко сказала я, скрестив руки на груди. — Мне нравится выбирать свою мебель, но тебе на это плевать. Тебе никогда не было дела о том, что мне нравится. СЗД дает серьезные задания, но она хотя бы меня слушает. Она хотя бы уважает меня. Если я говорю ей, что не хочу быть жрицей, она убеждает меня передумать, напоминает о долге, но она не держит меня против воли. Ты держал. В этом разница.

Отец стал скрипеть зубами, но остановился, вспомнив, что их не было. Он злился так, что дым стал по краям дрожать.

— Если проблема в долге, я его оплачу. Я не позволю своей дочери быть в рабстве у дешевой богини, которая заставляет ее рыться в заброшенных домах из-за побрякушек!