сделавшись незаметным, он встал в стороне и принялся глядеть за тем, что творилось впереди. Вновь их было четверо: вновь одна дева и трое мужчин. Но то, что отличало настоящее нападение от игры, было сердцебиением. Девичье сердце источало ужас, когда как мужские полнились похоти и мерзости. И того было достаточно, чтобы оставить своё безучастное созерцание и ринуться на помощь. Неслышными шагами ваурд подбирался всё ближе и ближе к тому месту.
Девушка. Совсем ещё молодая. Но взгляд её так мудр и глубок, что, казалось бы, она пережила многие свои поколения и познала старческую мудрость. И всё же то, что она сейчас тут в таких обстоятельствах, заставляет задуматься над тем, что поступки её сродни несмышленой девчушке. Дракалес немного понаблюдал за ней. Своим всепрозревающим взором он разглядывал её сущность. И не мог понять: с одной стороны, в ней было что-то необычное, что выдавало в ней нечеловеческое происхождение, с другой — её сердце трепетало так, что, казалось, оно вот-вот остановится, как это обычно бывает у всех людей. Отчаянье рисовалось на прекрасном лице. Белые волосы словно светились лунным сетом, хотя кроны дерев плотно укрывали небо. Одышка не позволяла ей больше бежать. Сдаваться или сражаться — больше ей ничего не оставалось. Она не слышала насмешливых речей тех троих, что загнали её в угол, как словно она — дикий зверь. Она лишь пыталась придумать, как спасти саму себя. Но вдруг сердце ёкнуло от увиденного — над головой одного из бандитов сияли оранжевые огни. И сердце в тот миг наполнилось радостным биением, как словно она ожидала этого. Почему она не напугалась? Ведь глаза эти намного ужаснее, нежели трое никчёмных убийц, которые жаждут удовлетворить свои низменные желания. Почему?
Дракалес ощутил, как полнится нутро тех троих злодеев пьянящим чувством, чувством, что ему, богу войны, знакомо. Это было чувство триумфа, чувство скорой победы. И насколько же сильно проникся мерзостью к этому всему победитель, ведь лишь в одном случае считал правильным испытывать это ощущение — после того, как была одержана победа. А грядущее празднество скверны есть ли победа? Как же яростны были мысли бога войны, которые он в очередной раз похоронил в себе, покорив очередную душевную злобу, которая грозила ему провалом. Один из насильников, поняв, что жертва глядит ему за спину, осторожно обернулся. И, увидев то же, что и белокурая девушка, отпрянул. Его сердце наполнилось трепетом и страхом, которое потом передалось и его сподвижникам. Теперь они стояли напротив высокого незнакомца. Молчание довлело над ними. Три сердца бились бешено от страха, одно радостно. Дракалеса пока что не волновала та пленница, потому что его сознанье заполонила необходимость наказания троих ничтожных людишек, посмевших упиваться триумфом беспричинно. «Ты…кто?» — наконец выдавил один из них, средний. Грозная тень с яркими глазами ему ответила тихо, но тем не менее угрожающе: «Дракалес — имя мне. И здесь я для того, чтобы пройти путь познания себя. Однако ярость полнит моё сердце, и видит Датарол, я изничтожу вас троих, не успеете вы и глазом моргнуть» Предупреждение незнакомца было принято со смехом: вначале засмеялся средний, а далее его подхватили другие два его помощника, делая это не совсем с охотой. Насмеявшись, они угрожающе выхватили из-за поясов свои оружия: средний вынул меч, правый — два кинжала, левый — два топора. Меченосец принялся отвечать на угрозу: «Знаешь, в Каанхóре меня боятся даже стражники. А они, я тебе скажу, ходят в латных доспехах, как раз в таких же, как и у тебя. Но их облачения не защищают от моих точных и хитрых ударов. Так что, красавчик, я бы на твоём месте бежал отсюда, пока мы заняты этой цыпочкой. А то уж больно мне твои светящиеся зенки нравятся. Если не смоешься вовремя, после того как мы закончим с ней, возьмёмся за тебя. И я отвечаю, ты будешь мучиться, пока мы будем вырезать твои глазки» Бог войны засмеялся…впервые в своём существовании Дракалес разразился громогласным смехом, ведь это было действительно достойно того, дабы посмеяться. Человек…ЧЕЛОВЕК вместо того, чтобы, воспользовавшись неприсущей ваурду снисходительностью, уйти послушно и забыть о своём гнусном ремесле разбоя, угрожает в ответ на угрозу. Грабители затрепетали, услыхав нечеловеческий хохот. Девушка же возрадовалась пуще прежнего. Насмеявшись, бог войны снова возвысил голос: «Скажи, человек, по какой же причине ты так глуп, что на угрозу отвечаешь язвительно? Вот, пред тобой стоит гибель твоя, говоря, что ещё не поздно от неё уйти, а ты стоишь и насмехаешься над её словами? Разве достоин ты после всего этого жить? Что ж, быть тому. Приготовьте свои тела и оружия к битве. И дам совет: сражайтесь так, словно битва эта последняя, словно здесь вы сыщете гибель свою. Как только вы примете мысли эти, ваши тела сами станут сражаться за вас, ведь тот, кому терять уже нечего, попытается дорого продать свою жизнь. И, возможно, уцелеет» Немного помолчав, заговорил средний бандит: «Красивые речи говоришь. А ты, случаем, не поэт, что напялил доспехи и почувствовал себя оттого героем. Тогда слушай наши мудрые изречения: дурак остаётся дураком даже тогда, когда он наденет колпак мудреца. А ещё настоящий мужик мало говорит, но много делает» После этих слов они стали окружать Дракалеса. Тот, что был с кинжалами, стал заходить со спины, разбойник с топорами встал справа. Мечник остался спереди. Тактика этих глупцов была предельно ясна: мечник будет высокомерными словами отвлекать сознание ваурда, когда как зашедший сзади попытается приблизиться и нанести удар в спину. Когда все были на местах, Дракалес заговорил первым, дав тем самым понять, что их тактика известна ему: «Изречения, мною сказанные, не есть результат поэтической мысли, но зовутся боевой мудростью. И не напрасно, ведь, воспользовавшись ими, вы бы смогли одолеть меня, а так…» Воитель прервал своё высказывание, обернувшись к подошедшему на расстоянии удара убийце, договаривая: «…а так твои шаги были слишком громкими, что даже делать вид, словно я тебя не замечаю, не имеется смысла» Затем последовал удар кулака, что отправил неосторожного человека далеко назад, так что лишь дерево смогло остановить его полёт. Долгим было ошеломление двоих его сподвижников. Столь могучего удара никто не видел ещё, а слышать о таком могли они лишь из детских сказок. Далее обратил взор своих пылающих глаз ваурд на тех двоих. Сердце одного полнилось трепетом, и ноги его тщились убежать подалее от этого места, когда как более разговорчивый его товарищ полнился злобой и готов был, невзирая
