— Ну, такое нечасто увидишь, — сказал Коэн.
— Что, как человека душат розовой пряжей? — спросил Калеб.
— Нет, я смотрел на двух других…
— Да, удивительно, что можно сотворить спицей, — сказал Коэн. Он мельком глянул на импровизированный алтарь и ухмыльнулся. — Это твоя работа, Гарри? А говорил, что хочешь побыть один.
— Розовая пряжа? — нервно спросил Злобный Гарри. — Я и розовая пряжа?
— Прости, что подумал так о тебе, — сказал Коэн. — Ладно, у нас нет на это времени. Пойдемте, посмотрим, что там за Пещеры Ужаса. Где наш бард? Ага. Хватит блевать, доставай свои блокноты. Первый, кто напорется на спрятанное лезвие — свинья. И, ребят… давайте постараемся не разбудить Хэмиша?
***
Море светилось холодным зеленым светом.
Капитан Моркоу сидел на носу. К удивлению Ринсвинда, вылезшего, чтобы угрюмо прогуляться по палубе, он шил.
— Это значок миссии, — сказал Моркоу. — Видишь? Это твой, — он протянул его Ринсвинду.
— Но зачем они нужны?
— Боевой дух.
— А, эта фигня, — сказал Ринсвинд. — Ну, ты многовато наделал, Леонарду он не нужен, да и мне он не поможет.
— Я знаю, что ты с юмором относишься к таким вещам, но я думаю, что жизненно важно иметь нечто, не дающее команде развалиться, — сказал Моркоу, продолжая спокойно шить.
— Да, и это называется кожа. Очень важная штука, если надо сохранить все свои части внутри.
Ринсвинд разглядывал значок. У него никогда не было ничего подобного. Ну, на самом деле, было, конечно… как-то ему подарили значок с надписью «Эй, А Мне Сегодня Пять!», самый ужасный подарок, который только можно получить в день своего шестилетия. Тот день рождения был самым гадким днем во всей его жизни.
— Надо придумать душевный лозунг, — сказал Моркоу. — Волшебники, кажется, в этом понимают, да?
— Как тебе Morituri Nolumus Mori? Он неплохо будет смотреться по кругу, — угрюмо ответил Ринсвинд.
Моркоу пошевелил губами, разбирая предложение.
— Мы это те, кто ищет смерти… — сказал он. — Но я не признаю гибели.
— Зато он очень душевный, — ответил Ринсвинд. — Это прямо-таки глас сердца.
— Отлично. Большущее спасибо. Я поработаю над этим, — сказал Моркоу.
Ринсвинд вздохнул.
— Тебе это кажется таким захватывающим, да? — спросил он. — Тебе действительно так кажется.
— Это действительно довольно непростая задача, отправиться туда, где еще никто не бывал, — сказал Моркоу.
— Неправильно! Мы отправляемся туда, откуда еще никто не возвращался, — нерешительно сказал Ринсвинд. — Ну, кроме меня. Но я передвигался не так быстро и я… вроде как упал опять на Диск.
— Да, они рассказывали. А что ты видел?
— Мою жизнь, промелькнувшую перед глазами.
— Наверное, мы увидим много интересного.
Ринсвинд с ненавистью смотрел на Моркоу, который согнулся над своим шитьем. Он излучал аккуратность, такого изящного вида: казалось, он принадлежит к тем, кто моется очень аккуратно. А еще Ринсвинду он казался полным идиотом, у которого между ушей — хрящ. Но полные идиоты обычно не говорят такие вещи.
— Я взял иконограф и много краски для бесенка. Ты знаешь, что волшебники хотят, чтобы мы проводили всевозможные наблюдения? — продолжал Моркоу. — Они говорят, такой шанс выпадает раз в жизни.
— Знаешь, ты, наверное, не заведешь себе тут друзей, — ответил Ринсвинд.
— У тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, что хочет Серебряная Орда?
— Выпивку, денег и женщин, — ответил Ринсвинд. — Хотя, думаю, насчет последнего они уже не волнуются.
— Но разве у них этого всего не было?
Ринсвинд кивнул. Это была загадка. У Орды это все было. У них было все, что только можно купить за деньги. А учитывая количество денег на Противовесном Континенте, это было все на свете.
Ему пришло на ум, что когда у тебя есть все на свете, это все превращается в ничто.
***
Долину заполнял холодный зеленый свет, который отражался от вздымающегося льда центральной горы. Он менялся и расцветал, как вода. Внутри него, с ворчаниями и переспрашиваниями, двигалась Серебряная Орда.
Позади них, согнувшись почти пополам от ужаса и страха, бледный, как человек, видевший воистину ужасные вещи, шел менестрель. Его одежды были порваны. Один чулок был содран. Он вымок до нитки, хотя местами на его одеждах виднелись подпалины. В дрожащих руках он держал то, что раньше было лютней, на которой теперь не хватало половины струн. Это был человек, повидавший жизнь, вернее, то, как она обрывается.
— Не такие уж они и бешеные оказались, не как все монахи, — сказал Калеб. — Скорее отчаяные, а не бешеные. Я-то видал таких монахов, что у них аж пена капала изо рта.
— А этим монстрам только с живодерами встречаться, правда, — сказал Маздам. — Если честно, мне даже стыдно было их убивать. Они постарше нас будут.
— А рыбки были ничего, — сказал Коэн. — Настоящие большие сволочи.
— А еще было очень здорово, когда у нас кончилась моржатина, — сказал Злобный Гарри.
— Твои приспешники себя замечательно проявили, Гарри, — сказал Коэн. — Я не стал бы называть их глупыми. Никогда не видел столько людей, которые сами отрубили бы себе головы своими же мечами.
— Они были хорошими ребятами, — сказал Гарри, — тупые вконец.
Коэн улыбнулся Малышу Вилли, который посасывал порезаный палец.
— Зуб, — сказал он. — Ха… ответ всегда «зуб», да?
— Ну ладно, ладно, иногда попадается и «язык», — сказал Малыш Вилли. Он повернулся к менестрелю.
— Ты записал тот кусок, там, когда я порезал гигантскую тарантулу? — спросил он.
Менестрель медленно поднял голову. На лютне порвалась струна.
— Мууа, — промычал он.
Остаток Орды быстро собрался вокруг. Нет смысла в том, чтобы позволить только одному из них войти в величайший стих.
— Не забудь спеть про то, как рыба заглотила меня, и мне пришлось разрубить ее изнутри, лады?
— Мууа…
— А ты записал про то, как я убил ту шестирукую танцующую статую?
— Мууа…
— Че ты несешь? Эт’ я убил статую!
— Да ну? Я расколол ее точнехонько посередке, дружок! Никто не пережил бы это!
— А чего ж ты просто не отрубил ей башку?
— Не успел. Кто-то меня опередил.
— Эй, эй, он не записывает! А чего это он не пишет? Коэн, скажи ему, пусть пишет!
— Пусть он немного оклемается, — ответил Коэн. — Кажется, они с рыбой не поладили.
— Интересно, почему, — сказал Маздам. — Я вытащил его, она даже не успела его как следует пожевать. А в том коридоре он мог бы просохнуть. Знаете, эти языки пламени так внезапно поднимаются из пола.
