Звери перемахнули еловую поросль, тянущуюся по краю наволока. Несущиеся во весь опор, с гиканьем и посвистом охотники перескочили ельник следом, рассыпались широким полукругом, продолжая гнать волков вдоль реки. Один из серых хищников, оказавшись перед окруженной камышами лужей, развернулся, оскалился, готовясь принять драку — но взмах кистеня не дал ему ни единого шанса на достойную схватку. Дружинник резко нагнулся, прямо из седла подхватил добычу за загривок, бросил поперек холки и отвернул от берега влево, на менее топкое место.
Другой зверь кинулся прямо в реку, быстро переплыл, выскочил на другую сторону, помчался со всех ног. Двое охотников ринулись было за ним — но конь одного вдруг глубоко провалился передними ногами, и всадник, из-за резкой остановки вылетевший из седла, кувыркнулся через его голову и почти без брызг нырнул в середину протоки. Его товарищ реку попытался перескочить и даже почти смог это сделать — но уже по ту сторону лошадь ушла ногами глубоко в топкое дно, намертво завязнув.
— Уходит, княже!!! — закричал юный Буеслав, указывая в сторону серого хищника, уже почти добравшегося до леса.
Святогор привычным движением расстегнул колчан, выдернул лук, наложил стрелу, резко натянул тетиву, зацепив крученую кожаную нить прорезью кольца, тут же отпустил. Воздух рассекло черным росчерком, и каленый двугранный наконечник вошел серому разбойнику между ребер. Княжич заученным движением дернул вторую стрелу, привстал в стременах, осматривая наволок. Но стрелять оказалось некуда. Третьего хищника уже нагонял Градята, по пятам за которым мчался разгоряченный, со взлохмаченной подростковой бородой боярин Валуй. Еще трое дружинников гнались за вспугнутым зайцем. Несчастный малыш в обычный день вряд ли вызвал бы интерес у взрослых серьезных воинов — но охотничий азарт лишил мужчин разума, и они были готовы переломать скакунам ноги, а себе шеи — лишь бы попасть длинноухому железным шариком по мохнатой макушке.
— Княже, олень!!! — Святогор не успел понять, кто упредил его о новой добыче, краем глаза увидел движение на опушке, тут же вскинул оружие и, уже отпуская тетиву, осознал, что там, под солнечными лучами, лоснится бобровая опушка княжеского плаща. На миг в голове мелькнула мысль о том, что всё, теперь муромский стол его — но уже в следующее мгновение княжич рванул киметь в сторону, и стрела вместо того, чтобы впиться жертве в грудь, ушла в густые сосновые кроны.
Тотчас из-за спины Вышемира вырвались вперед его гридни, закрыли правителя собой — но это случилось слишком поздно, чтобы спасать князя от стрелы уже пущенной, и бессмысленно, чтобы оборонять от опасности, более не существующей.
— Великие боги, как же это случилось? — пробормотал Святогор, спрятал лук и поскакал к князю. Тот, растолкав охрану, выехал навстречу.
— Как охота? — с преувеличенным спокойствием спросил Вышемир.
— Прости, померещилось что-то, — ответил ему Святогор. — Крикнул кто-то, что олень на опушке, и я даже увидел вроде. Наваждение какое-то.
— Я знаю, брат, — кивнул муромский князь. — Ты со ста шагов в лозу ивовую попадаешь. Хотел бы сразить, не промахнулся б. Посему забудь, тебе я верю. Так как охота?
— Семь зверей взяли, два волка ушли. Один в чаще, мыслю, затаился, один здесь, по наволоку сбежал.
— К седлам привяжите серых, да через деревни окрестные езжайте без торопливости. Пусть видят смерды, что не даром хлеб их едим. Что стаи голодной им более опасаться не надобно.
— Сделаю, княже, — кивнул Святогор и, потянув правый повод, поскакал к своим гридням.
Вышемир, немного выждав, оглянулся на свиту. Бояре подъехали ближе.
— Брат сказывает, наваждение у него здесь случилось, — негромко сообщил он. — Милюта, а ты что скажешь?
Один из дружинников, отличимый от остальных разве тем, что на поясе его вместо длинного меча висел короткий широкий нож, спешился, открыл чересседельную сумку, достал хвощевую свечу[1], направился к тому месту, с которого княжич пускал стрелу, провел рукой над кончиком зеленой палочки. Свеча моментально пыхнула темно-красным огнем. Молодой волхв прошел по кругу. В одном месте огонь затрещал, заметался. Милюта свернул, сделал пару шагов к реке — но огонь уже успокоился. Волхв задул свечу, вернулся к правителю города:
— Вроде как и вправду признак чародейства имеется, княже, — кивнул молодой человек. — Но точнее сказать не могу. Все окрест затоптано. Однако мыслю я, княже, надобно тебе осторожность ныне проявить. Из чужих рук пищи и питья не принимать, свою поперва у волхвов от порчи отчитывать и человеку преданному на пробу давать.
— Зачем, коли брат правду сказывает?
— Святогор правду молвит, — согласился Милюта. — Однако же кто-то морок на него напускал. Стало быть, смерти твоей ищет. Коли сила мерзкая на тебя ополчилась, одним чародейством не остановится. Надо бы осторожность проявить, пока колдуна сего не отыщем.
— Без охоты меня оставить хочешь?
— Воля твоя, княже, — отступая, пожал плечами волхв. — Я твой слуга, а не советчик. Однако же, ты сам знаешь, сколь часто при скачке по бездорожью люди и лошади калечатся. Коли ямам и завалам еще и порчей подсобить, совсем сие недобро получится.
Милюта спрятал пользованную свечу в сумку и легко поднялся в седло.
— Все едино настроение испорчено, други, — решил Вышемир. — Пусть Святогор славой по деревням и весям тешится, да хранит его Даждьбог. У нас же хлопот иных в достатке. Возвращаемся в Муром!
Святогора случившаяся неприятность тоже изрядно выбила из лихости и веселья. И потому он повелел охотникам двигаться к дороге.
Впрочем, остальные воины если и заметили досадную оплошность княжича, то виду не подали и продолжали на своем пути прочесывать сосновый лес, с безрассудным ухарством бросаясь в погоню за любым существом, попавшимся на глаза и выдавшим себя беспорядочным бегством. Благодаря этому шумная ватага смогла, помимо беспокоивших пахарей волков, добыть еще с десяток зайцев, трех оленей и одного сохатого.
Добычу освежевали уже возле тракта, расположившись на ершистом, недавно скошенном лугу. Дабы не портить землю, костер гридни развели на мощенном голышами съезде к луговине. Крохотные заячьи тушки, густо обмазав накопанной у ближнего ручья глиной, дружинники кинули прямо в огонь, оленей повесили на вертел. Лося, разделав, обсыпали солью с перцем и сложили куски в кожаные мешки. Пока парное мясо готовилось — пустили по кругу походные бурдюки с густым хмельным медом. Дружинники хохотали и веселились, вспоминая день, полный приключений. Больше всего насмешек досталось бедолагам, искупавшимся в топкой торфянистой реке. Ополоснувшись в придорожном ручье, они избавились от вонючих коричневых разводов, но теперь грелись возле костра нагишом, дожидаясь, пока высохнет выполосканная одежда.
