Прошло порядочно времени, прежде чем начальник стражи решился доложить об исчезновении самураев даймё, но тот был занят мыслями о новой главе своей книги и тут же позабыл о пропавших самураях, погрузившись в пучины высокой литературы.
Ким-Дзатаки закончил диктовку и с благосклонностью поглядел на молча сидящего на подушке Хаято. На этот раз «сын» попросил разрешения присутствовать во время написания очередной главы книги наставлений, чем порадовал старого даймё, наполнив его сердце благостностью. Ему отчего-то нравился этот мальчишка, который должен был со временем занять его место. Понравился с первого дня, когда он, уже будучи в теле Дзатаки, вдруг открыл для себя, что, оказывается, у настоящего Дзатаки, кроме дочери от Осибы, имеется сын. Ребенок не от жены и даже не от наложницы, а от вдовы старосты одной маленькой горной деревеньки, куда даймё нет-нет и заглядывал.
Должно быть, сначала грозный Дзатаки опасался признаваться в рождении сына из-за того, что ребенка могли взять в заложники, чем связали бы ему руки. Потом последовал брак с бывшей наложницей Тайку госпожой Осибой, от которой он ждал законного наследника. Так что парень долгое время оставался в глуши, забытый родным отцом.
Дзатаки так истово стремился быть рядом со своей прекрасной женой, так мечтал, что в один из дней она подарит ему сына, что повелел своим приближенным забыть о первенце. Так что о том, что, вселившись в тело князя провинции Синано, он стал еще и отцом двоих детей, Ким-Дзатаки узнал, можно сказать, случайно, когда однажды во время охоты к нему в шатер вошел один из его ближайших друзей, разумеется, имеется в виду друзей прежнего Дзатаки, и, попросив прощения за невольное нарушение приказа, сообщил, что женщина, которую даймё обычно посещал, находясь в этих местах, уже несколько месяцев как умерла, и теперь сын Дзатаки вынужден голодать.
Задав несколько наводящих вопросов и убедившись в том, что старый служака говорит правду, Ким-Дзатаки велел немедленно доставить к себе в шатер мальчика, и когда старый воин привез грязного, чумазого и тощего, точно скелет, Хаято, на душе Кима потеплело.
Несмотря на то что сын настоящего Дзатаки воспитывался среди крестьян, он был вежлив и приветлив, имел прямую спину и честный взгляд, достойные самурая, а не боявшегося всего на свете крестьянина. Кроме того, он был разительно похож на своего отца.
Через четыре года после появления в замке Хаято Ким был вынужден расстаться с другим ребенком, если, конечно, так можно было назвать воина ордена «Змеи», воина-десантника, затем ставшего врачом, побывавшего на нескольких войнах в XX и XXI веках и теперь по ошибке вселившегося в тело малого ребенка, которого Ким обнаружил в одной самурайской семье и от греха забрал с собой, женившись на его «матери» и для порядка усыновив парня.
Мико, как звали десантника Пехова в Японии, был во всех отношениях отличным парнем. Он быстро учил язык, радуясь своим новым, пока еще не пропитым и не изгаженным наркотой мозгам. С ним Ким всегда мог поговорить по-русски, вспомнить дом, Питер, прохладное пиво, бывший «Сайгон», «Крысу», «Эльфа»!..
Под руководством новоявленного отчима Павел Пехов, или Мико, осваивал сложные техники владения самурайским мечом и самостоятельно конструировал взрывные механизмы, доводя своими экспериментами и опытами предоставляющего ему свою лабораторию добрейшего доктора Кобояси-сан до шока и нервного тика.
Сам же Ким только и мог что отмахиваться, когда кто-то из родственников или друзей начинал пенять князю на то, что тот слишком рано принялся за обучение пасынка. По правилам обучения детей в самурайских семьях, эти занятия следовало начинать где-нибудь лет с двенадцати, когда тело ребенка окрепнет и он сможет удерживать в руке меч. На это Дзатаки только отшучивался, что, должно быть, дух легендарного воина Сусаноо-но Микото вселился в его воспитанника, который с утра до вечера выполнял замысловатые упражнения, ругаясь на непонятном языке, когда его толстенькая задница вдруг перевешивала по-детски пухленькое и коротенькое тельце бывшего десантника. В общем, с Павлом, или Мико, было не скучно, и Ким чувствовал себя почти счастливым человеком. Ко всему прочему «его мать» Садзуко, которую Ким любил и уважал, происходила из известной, но обедневшей самурайской семьи, и в рекордно короткие сроки освоилась с новой для себя ролью фактической княгини провинции Синано. При всей любви к Садзуко Ким не мог сделать ее своей законной женой, так как числился мужем Осибы, тем не менее, он называл Садзуко не иначе как женой.
Мико исполнилось шесть лет, когда в их жизни появился сын настоящего Дзатаки — Хаято. И тут начались первые трудности: и прежде кому-то из гостей или слуг казалось странным, что Дзатаки ни разу не отшлепал непокорного и серьезного не по годам пасынка, который никому не позволял обнимать и целовать себя. Всегда мылся самостоятельно, запрещая служанкам приближаться к своей особе, питаясь мясом и то и дело прикладываясь к отцовской выпивке. Мало того, быстро пьянея после сравнительно небольшой порции саке, Мико вдруг начинал орать, что его окружают одни только педофилы, от которых он вынужден прятаться, постоянно держа ухо востро. А то мог вдруг при слугах и гостях перейти на русский, так что у Кима невольно руки чесались выпороть зарвавшегося молокососа, но в последний момент его останавливал весьма серьезный послужной список Пехова на войне плюс особые заслуги перед орденом, с которыми Ким не мог не считаться. Кроме того, он прекрасно понимал, что подобные воспитательные меры могли повлечь за собой ответную месть со стороны бывшего десантника и хирурга, для которого перерезать горло отчиму было столь же ненапряжно, как ущипнуть за грудь его наложницу.
Когда тело Мико достигло шести лет и в замке появился Хаято, Ким понял, что Пехову теперь придется несладко, так как сын Дзатаки мог невольно проникнуть в тайну. Еще больше Ким опасался, как бы злобному, частенько видящему во сне Афган и вскакивающему посреди ночи из-за приснившегося ужаса Мико не пришло в голову заколоть мешавшего ему Хаято. Но тут неожиданно сам Пехов попросил отпустить его в новую жизнь.
Это было немного странно, потому что парню на тот момент едва исполнилось семь лет, а в таком возрасте, как известно, дети еще не начинают вести самостоятельную жизнь. Впрочем, десантнику Пехову, судя по его словам и свидетельству куратора ордена — в прошлой жизни они были знакомы, было за сорок…
Но это не мешало ему.
— Паша достаточно уже окреп для того, чтобы войти в штат сегуна и выполнить новую, возложенную на него орденом миссию, — сообщил как-то куратор, с уважением поглядывая в суровое лицо семилетнего воина.
