НАИМА
Тоненькие корешки с хрустким шорохом рассыпались на кончиках пальцев.
— Ветряные метели…
Женщина немного пошевелилась, позволяя сочным молодым побегам смешаться со своими волосами — вороново крыло на зеленом ковре. Высокие хвостики берегини раскачивались на ветру, рассыпая свои рано отцветшие мелкие бутончики.
Перебирая выщербленные каменные четки на витом кожаном шнурке, Наима медленно шептала слова благодарности земле, воде и ветру, щурясь на солнечный луч, заплутавший в траве.
Такие медитации часто ей помогали собраться с мыслями и силами. Но больше в том, чтобы найти ответы на давние вопросы.
— Все одно и тоже… — сухо заметила лесная ведьма, когда вдруг ее одиночество прервал резкий звук сломанной сухой ветки.
Женщина лишь немного приподнялась над колышимым морем травы, не боясь ни зверя, ни человека. В горные леса Заварэя редко забредал кто‑то опасный. Незваный гость вызвал у женщины удивленный вздох — не каждый день в ее владениях оказывались самые настоящие легарды. Пришелец заметил ее не сразу, долго стоял на границе тени деревьев, прислушиваясь и принюхиваясь, придерживаясь огромной лапой за ствол.
Ведьма поднялась. Зазвенели вплетенные в волосы бубенчики на длинных серебряных цепочках. Ее длинные безразмерные одежды тут же вздул ласковый порыв ветра, принося аромат шерсти и мокрой земли.
— Путники редкость здесь, — громко произнесла Наима, глядя в неестественно голубые глаза громадного белого медведя.
Прошло не больше секунды, в которые легард раздумывал, а затем принял человеческий облик, медленно выступая на свет. Он выглядел молодо, будь он человеком, ведьма готова была бы поспорить, что ему едва ли исполнилось двадцать восемь лет. Но по внешности определить возраст легарда куда труднее. Живут они дольше, празднуя совершеннолетие в пятьдесят лет, а затем отмеряя до восьмидесяти по три года во внешнем облике за десять прожитых. После же изменения еще больше замедляются, так что этот народ может жить в десять раз дольше людей.
— Как тебя звать, незнакомец? — добродушно спросила Наима, поднимая с травы большую корзину, где теснились уже подвядшие на зное травы и цветы.
Легард с подозрением наблюдал за действиями ведьмы еще какое‑то время, будто пытаясь что‑то вспомнить.
— Клант, — отозвался он наконец. — Меня зовут Клант.
Он был высок, выше любого виденного Наимой мужчины. Но она слышала и то, что легардам подобное свойственно. Людьми эти существа были лишь на половину, а на другую — оборотнями.
Внешность легарда можно было бы назвать примечательной, но светло — русые, на концах прядей и вовсе белые волосы и ярко — синие глаза не могли удивить ведьму. Заварэй с давних пор был кипящим котлом, в котором видывали и не такое.
Ведьма спокойно выдержала изучающий взгляд Кланта, будто его действия были сами собой разумеющимися.
— Я искал ведьму, — произнес легард. — Она выглядит как ты. Тоже смуглая кожа истинной заварэйки, карие глаза, темные волосы. Но куда старше.
Наима усмехнулась. В этом легарды все.
— Я знаю, о ком ты говоришь. Старая Балта. Именно ее ты искал?
Клант быстро кивнул и одернул полу камзола.
— Она умерла несколько лет назад, я ее дальняя родственница и приемница. — Наима отвернулась и пошла вглубь леса. — Она прожила достаточно долго… по меркам людей и магов.
Ведьма не видела, но затылком ощутила, что легард растерялся.
— Мне… жаль.
— Что ты хотел от Балты? — спросила Наима не поворачиваясь и не останавливаясь, походя оборвав несколько листиков с притаившегося за камнем кустика мелкой ирексы.
— Мне нужен был ее совет.
— Кости я тебе раскинуть могу, а уж истолковать их и того проще, — протянула ведьма и довольно улыбнулась, услышав еле различимые шаги у себя за спиной.
До маленькой избушки ведьмы, одним углом вросшей в землю по оконные рамы, они дошли в молчании. Потемневшие бревна кое — где превратились в труху, дав место для гнезд наглым воробьям и парочке громких вороньих семей. Зверь их здесь не трогал, по дуге обходя дом и делянку овощей.
Наима сгрузила корзину на притолоку, поискала ключ от двери под низко нависшей соломенной крышей и, отперев дверь, пропустила Кланта вперед.
Избушка внутри была разделена на две части серой потертой занавеской, сейчас отодвинутой в сторону. В дальней части комнаты виднелся сундук с выпуклой крышкой, обтянутый металлическими скобами, и узкая лежанка, застеленная лоскутным одеялом. В передней части дома стоял стол, пара стульев. Самым богатым украшением в избушке по праву была печь: настоящая, какие редко, но встречаются в небогатых домах по всем Двенадцати княжествам. Печь занимала полкомнаты. В нишах красовались начищенные до блеска горшки, на припеке в сковороде масляно поблескивало кольцо колбасы и яичница — глазунья, при виде которой у Кланта рот сам собой наполнился слюной.
Заметив это, Наима приглашающе махнула рукой. В считанные секунды она выставила на стол кувшин с молоком, несколько ломтей серого хлеба на деревянной дощечке и уже увиденную легардом сковородку.
— Ешь, — велела женщина. — Чего ждешь?
Клант кивнул и практически набросился на еду. Прислонившись к печи, ведьма с добродушной улыбкой за ним наблюдала, чувствуя себя матерью, чей сын вернулся домой после долгого отсутствия.
Когда блондин завершил трапезу, счастливо откинувшись назад и чуть не упав, забыв, что сидит на табурете без спинки, женщина спросила:
— Так что именно тебе нужно?
— Погадай мне на солнечных камнях, — попросил Клант.
Ведьма вновь пожала плечами, сняла с крючка на стене за печью мешочек, села по другую сторону стола и, отодвинув посуду в сторону, произнесла:
— Сам знаешь. Загадай вопрос.
Легард быстро кивнул. Наима рывком дернула завязки и высыпала камешки на стол. Пластинки звякнули, складываясь в причудливую вязь символов. Ведьма прищурилась, вглядываясь в их значение, а потом сказала:
— Камни говорят, что ты уже принял решение, и им тебя не переубедить. Я не знаю, какой вопрос ты задал, так что отвечаю только то, что вижу. Ты сомневаешься, но хочешь поступить так, как считаешь правильным. Это касается женщины, как я поняла? — уточнила ведьма. — Расскажешь?
— Нет, слишком долго рассказывать, — небрежно передернул плечами Клант.
— Ну что ж. Если захочешь, то я всегда послушаю.
Легард не ответил, оставил на столе несколько монет полновесного золота и растворился в воздухе.
