Если к непрактичным, безумным плодам шеварийской архитектуры еще кое-как, но можно было привыкнуть, то яркость ядовитых расцветок вокруг и нелепые их сочетания вызвали у Дарка жуткую резь в слезящихся глазах и монотонную головную боль. Только безумец мог раскрасить фасад дома в блеклый, грязно-серо-зеленоватый цвет, а крышу выложить темно-фиолетовой, почти черной, черепицей к тому же хорошо отражающей солнечные лучи. Красному цвету постоянно сопутствовал желтый или зеленый, а синий чаще всего соседствовал с салатным, бежевым или слегка розоватым. Одним словом, горожан Верлежа или постигло коллективное помешательство, или они в прошлом перенесли неизвестную эскулапам болезнь, побочным эффектом которой стала потеря способности различать цвета. Что именно явилось причиной столь необычных цветовых пристрастий, Аламезу оставалось только гадать. Впрочем, он этим заниматься совсем и не собирался, его цель была куда скромнее – пообвыкнуться в этом чудаковатом мире безвкусицы и избавиться от боли в висках.
Наверняка любой иноземец, не только герканец, посетивший Верлеж, тут же перефразировал бы известную поговорку «Яблоко от яблони недалеко падает!» и с важным видом изрек бы: «Город достоин своих горожан!» Верлеж был творением рук не совсем здравомыслящих жителей, безумие которых просто не могло не отразиться и на их одеждах. Еще нигде Дарк не видел, чтобы мужчины носили на головах не шляпы, а предпочитали ходить или в высоких разноцветных колпаках, украшенных перьями, когтями зверей и прочими охотничьими трофеями, или в приплюснутых беретах с длинным, вытянутым козырьком. К фасону мужских одеяний Аламез уже немного привык, пока рассматривал форму стражников в порту. Теперь уже шеварийские пограничники не казались ему огромными петухами. Шеварийской мужской моде были свойственны следующие черты: мешковатость форм рукавов и штанин; двух– или трехцветная раскраска одежд, преимущественно в вертикальную полоску; огромные пряжки на широких поясах и остроконечных башмаках с высокими каблуками; полупрозрачные чулки бледных расцветок; а также перчатки иль наручи, доходившие аж до локтей.
В цветовом плане и по манере покроя наряды горожанок мало отличались от одежд их мужчин. Они были такими же пестрыми, разноцветными, причудливыми и мешковатыми. Как и в Геркании, шеварийки носили длинные платья, но по бокам, а иногда и спереди юбок верлежских дам красовались разрезы, доходившие порой до самых бедер. Странствуя по городу в поиске места, где можно было бы остановиться на ночлег, моррон вдоволь насмотрелся на стройные ножки молоденьких горожанок и на туго перетянутые чулками нижние конечности их бабушек и матерей. Сначала Дарку это нравилось, но затем наступило пресыщение, да такое сильное, что истосковавшийся по женской компании рыцарь поменял планы на вечер и решил повременить со знакомством с местными борделями.
Конечно же, скромный дорожный костюм Аламеза выделялся на фоне этого пестрого великолепия, и каждый встречавшийся ему на пути горожанин тут же признавал в морроне презренного «заозерника», но в этом, как ни странно, скрывалось и огромное преимущество, трижды облегчившее приезжему жизнь. Герканцы сразу бросались в глаза, и именно у них Дарк справлялся о дороге к восточным кварталам, обитатели которых более терпимо относились к чужакам. Верлеж был большим городом, и путник непременно проплутал бы по его площадям да улочкам до позднего вечера, если бы не советы проникшихся сочувствием соотечественников.
Руководствуясь в своих поисках советами шеварийского офицера, Аламез и не думал искать жилье в центре Верлежа, где запрещалось селиться даже состоятельным и именитым иноземцам, каким он, к сожалению, не являлся. По мере удаления от главной площади города (названия которой моррон не знал и даже не хотел узнавать) и приближения к крепостной стене, отношение хозяев гостиниц к герканцам медленно, но верно менялось от откровенно презрительного к снисходительно-терпимому, однако стоимость комнат оказывалось столь же высокой. Дарку не оставалось иного выбора, как только продвигаться все дальше и дальше на восток, туда, где среди бедняцких халуп и кособоких домишек мастерового люда ютились крохотные островки герканского дворянства на недружелюбном шеварийском берегу – небольшие постоялые дворы, существующие исключительно благодаря тому, что во время турниров там останавливались «состязатели-заозерники». Путь к одному из таких пристанищ герканцев и показал ему встретившийся первым из числа соотечественников барон из Гуппертайля. К сожалению, пожилой рыцарь мучился похмельем, и поскольку спешил заглянуть в полюбившийся ему погребок, то поленился четко описать дорогу к заветному постоялому двору, носившему весьма символическое название: «Гнусное Заозерье». Символичным оно было потому, что отражало не только то, кто именно в нем преимущественно селился, но и отношение горожан к постояльцам.
Моррону еще дважды пришлось уточнять дорогу у встречавшихся ему по пути соотечественников, но, как говорится, «нет худа без добра!». Дарк получил вполне исчерпывающую информацию как о самой гостинице, так и о местах, где можно без драк и скандалов скоротать вечерок, а также между делом узнал адрес нечистого на руку ростовщика, который тайно от властей менял герканские кронгеры на шеварийские кверты, причем по наименее грабительскому курсу.
Надо отметить, что тот день был для Аламеза в каком-то смысле удачным. Его совершенно бесплатно одарили множеством ценных советов, которые помогли не только устроиться на ночлег и сэкономить деньги, но и уберечься от многих неприятностей. Жители Верлежа то и дело недружелюбно косились в его сторону, а несколько компаний агрессивно настроенных горожан, состоящих в основном из числа бедных ремесленников и представителей городской нищеты, даже собирались открыто напасть на одиночку-чужестранца. Однако вид завешенного куском плотной материи герба на щите и рукояти меча, привязанной лентой к ножнам да к тому же скрепленной печатью городской стражи, действовал на «патриотов»-грабителей как церковный крест иль святая вода на черта. Они тут же отступали, даже не осквернив слух герканского рыцаря бранью. Дарк не раз мысленно поблагодарил толстячка-офицера, посоветовавшего ему заглянуть в гости к стражам и за умеренную мзду, так сказать, «узаконить свое пребывание». Ведь печать на рукояти и ткань, прикрывшая герб, были не только символами того, что герканец признает и уважает шеварийские обычаи да порядки, но и предупреждением для местных любителей склок и легкой наживы, что приезжий находится под защитой верлежских властей. Нападение на него означало бы верную смерть для всех участников драки, а их розыск был для городской стражи чем-то вроде долга чести.
