Существовало одно осложнение. Проклятый старикан, как уже говорилось, был крайне рассудителен. И конечно, он рассудил, что прыткий племянник попытается добраться до завещанных ему денег, переступив через остывающий труп дяди. Старый пройдоха написал завещание, в котором содержалось прямое указание: в случае смерти его при подозрительных обстоятельствах, начать следствие с допроса племянника и держать его под подозрением, пока тот не сознается.
Проклиная мнительность стариков вообще, и своего дяди в частности, племянник впал в отчаяние. Когда Сквирр предложил ему отделаться от старого дурня за жалкую тысячу золотых, юноша счел эту сумму заниженной.
А через три дня после заключения договора между ними, дядя сошел с ума. Он разгуливал по улицам Хоршемиша в неподобающе-легкомысленном виде, произносил путаные речи, то хохотал во все горло, то вдруг старался спрятаться от невидимого окружающим врага.
Несчастного безумца взяли под стражу, дабы он не натворил бед. В его покоях нашли особое курительное зелье, пристрастившись к которому, человек теряет себя в лабиринтах ярких видений…
Племянника даже не заподозрили в том, что он сам подбросил зелье в покои дядюшки. Тут имело место одно обстоятельство, сыгравшее решающую роль в признании полнейшей его невиновности. Дело в том, что покои дяди запирались на ключ, существовавший в единственном экземпляре. Ключ дядя всегда носил с собой, на цепочке, и не снимал даже в серных банях, которыми славен Хоршемиш.
Итак, все решили, что старик употребил слишком большую дозу зелья и повредился в уме. Может быть, впоследствии его рассудок и
прояснился, но кто поверит безумцу, уверяющему, что он здоров?
Племянника, проявившего себя в качестве любящего и почтительного родственника, назначили опекуном несчастного.
В этом очевидна жестокая насмешка судьбы. Дальнейшая судьба старика никому не известна. Возможно, он жив и по сию пору, и влачит горькое существование в доме скорби, никому не нужный и забытый всеми.
А судьба племянника, напротив, ясна. Но богатство, которого он так ждал, не принесло ему счастья.
Сквирр, отличавшийся практическим умом, не сомневался – молодой глупец очень быстро пустит деньги по ветру.
Он явился в богатый дом, сменивший хозяина, и потребовал приплаты за молчание.
– Спору нет, ты ловко провернул это дело, – сказал ему племянник, – но кто поверит тебе? Ты подбросил зелье, и все теперь думают, что старик пал жертвой собственной неаккуратности. Но ты, Сквирр, слишком хорошо замел следы. Иди, рассказывай, про тебя тоже решат, что ты обкурился зелья.
Сквирр рассмеялся.
– Ты умнее, чем я думал, но всего на один ход.
– Что тебе-то за дело? Я не собираюсь играть с тобой в шахматы, – ответил один негодяй другому.
– Некоторые люди воображают себя хозяевами своей судьбы, в то время, как на самом деле – они лишь фигуры па доске, – возразил на это Сквирр. – Хорошо. Не плати за молчание. Плати за право остаться в живых. Только учти, это стоит дороже.
Племянник не стал платить вовсе. Сквирр, похожий на дешевого прощелыгу, хмыкнул, эа-вериулся в свой засаленный халат и ушел.
А ближайшей же ночью окрестности богатого дома огласились душераздирающими криками.
Племянника посетило видение. То был призрак, совершенно бесплотный, за исключением одной лишь правой руки. Рука оказалась твердой, костлявой и холодной.
Лицо призрака принимало очертания самых жутких чудовищ, но не это свело наследника с ума. Именно костлявая рука, которой призрак хватал молодого человека за горло и душил его, оказалась страшнее всего. Слуги заметили на горле новоявленного безумца отпечатки узких пальцев, но решили, что юноша оставил их сам, собственной рукой. Сумасшедший успел выброситься из высокого окна на каменную мостовую прежде, чем его осмотрели лекари. Так, в страхе и тоске, он и окончил свою жалкую жизнь.
Если бы мудрый кхитаец Тьянь-По, давний приятель Конана, из изречений которого киммериец Почерпнул немалую толику своих премудростей, знал эту историю в подробностях, он бы непременно сказал Конану:
– Важно уметь довольствоваться тем, что у тебя есть. Призрачные мечты толкают человека в руки к призракам.
На это Конан, по своему обыкновению спорить, возразил бы кхитайцу: если человек не умеет справиться с жалким призраком, ему и мечтать-то не имеет смысла.
Так бы они и остались, каждый при своем мнении, неизменно довольные друг другом и самими собой.
Однако Тьянь-По не знал этой истории, да и варвар проведал о ней много времени спустя. Сквирр долго еще пребывал в ярости. – Люди – страшные дураки, – сказал он себе. – С ними очень трудно иметь дела. Попробуем добиться от них хотя бы уважения. А там и платить начнут.
Следующее дело, за которое взялся Сквирр, оставило по себе жуткую память.
Некий богатый господин воспылал страстью к дочери другого богатого господина. Казалось бы, отчего этим господам не решить дела полюбовно? Но интересы обеих сторон пересекались еще в одном пункте, а именно – оба богатых господина являлись друг другу заклятыми врагами.
В ту пору принц Хоршемиша был еще очень молод, и держался на троне благодаря опыту и верности своих советников. Однако при дворе принца сложилась партия, желавшая низложения законного правителя, или хотя бы жесткого регентства, при котором принц скорее всего не дожил бы до совершеннолетия. Отец девушки принадлежал именно к этой партии, в то время, как жаждущий ее человек поддерживал интересы юного наследника трона.
Если бы он носил в сердце своем подлинную любовь, то все случилось бы по иному. Путей, по которым он пришел бы к возлюбленной, очень много. Придворный мог бы предать трон, или переманить на свою сторону отца девушки, или пуститься на хитрости и заключить с ним ложное перемирие, чтобы, получив желаемое, тут же расторгнуть его…
В конце концов, он мог бы отказаться от своих притязаний, не желая навредить красавице и ее близким. Как знать, может, именно эта жертва умилостивила бы судьбу, и она помогла бы влюбленному. Но любви не было. Придворный испытывал страсть, сродни той, что горит в глазах барышника, или собирателя диковин. Страсть обладания.
Девушка оставалась для него лишь неодушевленной вещью, которою можно купить или украсть, если обстоятельства склоняют к подобному решению.
Как придворный узнал о Сквирре – можно только гадать. По-видимому, худая слава колдуна, устраивающего темные дела за мзду, уже ходила по злачным местам Хоршемиша.
– Ты – колдун? – спросил его вельможа при первой встрече.
– О, нет, – отвечал Сквирр. – Колдуны читают заклинания, собирают их в особые книги, изготовляют препараты из сушеных нетопырей и прочей гнуси. Колдуны повелевают силами стихий, или думают, что повелевают. Я же не имею дерзновения так считать.
