— Не надо! Пусть лучше… больно! — забормотал он. — Когда больно — лучше… Я с ума сошёл, да?
— Да не дёргайся ты! — кровать с другой стороны от него промялась, Лиса взяла его за руку. — Всё уже нормально с тобой! Просто чуть-чуть подождать надо! Восемь лет ждал — уж час-то потерпи! И вообще — не смей мою работу портить! Посиди спокойно, раз уж лежать не хочешь!
— Во-во! — поддержал её Гром. — Жабой стал, так и не прыгай! То есть это, принцем то есть… Вот чем стал, тем и не прыгай, да! Тьфу! — окончательно запутался он. — Короче: ляг — замри, а то свяжу, понял? — грозно скомандовал вампир. — Перестаралась ты, Лиса, да. Ведь скачет и скачет! — пожаловался он. — Чё ты с ним такое сделала-то?
— Хе-хе! — хищно хмыкнула Лиса. — А это, дорогие мои, называется "поцелуй инкуба"! — Гром невнятно крякнул от неожиданности, рука Квали судорожно сжалась.
— Ты… э-э-э… — да нет, тёплая у неё рука…
— Нет, Лягушонок, я не "э-э-э". Это просто способ управления энергией, — успокоила его Лиса. — Ты… как заржавел, понимаешь? Или, можно сказать, завод кончился. Тебе нужен был хороший толчок, пинок даже. Вот я тебе его и дала! — она хихикнула. — Как ощущения?
Но Квали юмора пока не понимал, ответил серьёзно:
— Голова кружится. И мутит.
— А нефиг потому что косяки башкой приколачивать! — заворчал Гром. — Сначала меня дверью по морде, потом сам себя об косяк! Далась тебе эта дверь!
— А повязку приподнять не хочешь? Интересно же, как подействовало. Только осторожно, одним глазом. И на нас не смотри — вдруг мы ещё страшнее стали? Опять крышу снесёт. На вот тебе цветочек, смотри уж лучше на него, — Лиса встала, раздались шаги, потом в руку Квали ткнулся прохладный мохнатый стебель. Эльф послушно приподнял повязку, приоткрыл один глаз. Мир шёл сквозь спектр. Краски плыли, переливались одна в другую, смешивались, образовывая невероятные и неприятные сочетания, находясь в постоянном, непрекращающемся и тошнотворном движении.
— Ой, ё! — он поспешно зажмурился, надвинул повязку, прижал обеими руками…
— Эт как? — переглянулась Лиса с Громом.
— Цветовая каша. И мутит очень здорово.
— Мутит тебя от голода, — предположила Лиса. Квали замотал головой, зашипел сквозь зубы — боль отдалась в затылке, но всё-таки сказал:
— Не может быть, я утром ел!
— Ага, только это утро было два дня назад. Ты ещё не понял, что ли? Ты двое суток проспал! Вот на этой самой койке, моей, кстати. А до этого три дня в ящике. Один завтрак за пять дней — это как-то печально, тебе не кажется?
— Два дня?!! — вдруг подскочил Квали, дрыгнув тощими ногами. — Лысый дроу! Отчёт же! Убьёт же! Замок же! — его мотнуло, чуть не снесло с кровати, Гром успел его ухватить и с размаху вмял обратно в подушку.
— Да что ж ты скачешь-то?! — рявкнул он. — Ожил, блин! Сдал я твой отчёт! А подпись подделал твою, уж не обессудь: Лиса тебя будить не велела. И пять дней Осознания взял — не знали ж мы, сколько ты продрыхнешь. Всё пучком, Большой, не парься! — Квали бессильно уткнулся головой ему в плечо.
— Так. Всё. Больно вы нервные, ну вас на фиг, пошла я за едой. Ролы сегодня нет, так что быстро не будет. Что угодно пожевать благословенным райнэ? — решительно встала Лиса.
— А печёнка есть у тебя? Чего-то я голодный какой-то тоже!
— Кроличья устроит?
— Да и… — махнул Гром рукой. — Только это, через мясорубку не надо, ладно? Она потом железом пахнет, противно очень. Или давай я сам попозже…
— Да уж протолку я её тебе! Будет тебе и печёнка в вине, и молоко с яйцами. Мёд гречишный, на любителя. Пойдёт? Коньяка добавить?
— Лисища! — прижал Гром руку к груди. — Я тебя вот прям люблю!
— И это правильно, — согласилась Лиса. — Как же это меня — и не любить? А тебе чего изобразить, горе луковое?
Голова у Квали уже почти совсем не болела, осталась только противная слабость. Он вдруг понял две вещи: во-первых, он был действительно неимоверно, просто зверски голоден, а во-вторых, он вспомнил, что за запах мелькнул среди прочих, когда он ещё стоял там, в коридоре. Рот наполнился слюной.
— Мяса! — сглотнув слюни, мечтательно сказал он. — Жареного! С луком! И с перцем! — он отстранился от плеча Грома и вдруг расплылся в улыбке. — И огурец! Солёный! С укропом! И вина! — он захихикал. — Напьюсь! Как серп свят, напьюсь! Или нет, не буду, и так голова трещит. Но вина хочу!
— Во! — фыркнула Лиса. — Вот теперь видно, что поправишься! Только не прыгай, понял? Сиди смирно и на цветочек поглядывай. Он должен быть красным, Квали! Не жёлтым, не оранжевым, понимаешь? И пока он красным не станет, лучше ни на что больше не смотри — опять замутит.
Гром внимательно смотрел в лицо своему Большому. Потом перевёл изумлённый взгляд на Лису. "Что?", спросила Лиса глазами. Гром нарисовал на лице улыбку, отрицательно помотал головой, показал на пальцах "восемь", беззвучно добавил "лет". Лиса осенила себя серпом, покачала головой и ушла.
— Чего это вы? — насторожился Квали. Что-то они такое делают, а он не видит! Просто свинство с их стороны!
— Любуюсь, — на полном серьёзе выдал Гром.
— Чем?
— Тобой, — эльф дёрнулся, брови над повязкой взлетели к волосам, но Гром продолжил серьёзно, почти торжественно: — Я счаз разревусь, Большой! Ты знаешь, что только что в первый раз за восемь лет улыбнулся? Я уж и не надеялся, что такое когда-нибудь ещё увижу! Это чудо, Лягушонок! Ты понимаешь, что ты Лисище за этот поцелуй всю жизнь жопу лизать должен?
Эльф сначала хмурился, но на последней фразе опять расплылся в шкодливой улыбке.
— А мне понра-авилось! — протянул он. — Вот бы ещё тебя там не было… Надо будет спросить насчёт жопы… — он захихикал.
— Лыс-сый дроу! — ахнул Гром. — И вот этот паршивец мне что-то там про похабщину вякал! А как же твоя любовь-то неземная? Чуть не сдох же, да, а теперь что?
— Неземная любовь жопу лизать точно не позволит, — весьма рассудительно сказал эльф и довольно заржал, представляя выражение лица Грома. Очень правильно представляя. Гром только открывал и закрывал рот, не зная, что ж сказать-то на такое безобразие. Потом махнул рукой. Шутит. Ожил, паршивец, и шутки шутит. Ну, и слава Жнецу. Он шумно вздохнул, слез с кровати и устроился прямо на ковре. В носу щипало, и действительно хотелось заплакать от облегчения. К эльфу на глазах возвращались краски жизни, порозовела кожа, изменился цвет волос. Он полулежал, откинувшись на подушку, крутил в руках быстро увядающий мак.
— А знаешь, Громила, я ведь почти ничего не помню, — задумчиво сказал он. — Ты вот говоришь — восемь лет, а у меня нет ощущения прошедшего времени. Как девчонок искали — помню, а после того ответа из Рио, помнишь? "Дочери с таким именем в Доме Рио не имеется". Вот после него — как заснул. Стали пропадать цвета, запахи. Еда потеряла вкус. Спал и видел неприятные сны. Причём даже не кошмары, в них хоть страшно бывает, а так… — он вяло пошевелил пальцами, показывая, как "так". — И вдруг всё вернулось, а я стою и с Лисой целуюсь! Нда! — он опять заулыбался и покраснел. — Сильное ощущение, должен тебе сказать, — он смущённо засмеялся, потом задумался. — А за последнее время вообще помню отчётливо только боль в груди, будто там зуб болит, и досаду на то, что надо куда-то идти и что-то делать. А всё остальное… Знаешь, когда просыпаешься и помнишь — что-то снилось, а при попытке вспомнить отчётливее, всё истаивает окончательно… — Гром сочувственно посопел. — Гром! А ты Птичку уже видел? — тихо и напряженно вдруг спросил эльф.
